Русалья неделя - Елена Воздвиженская

пошли двое мужиков с их села в соседнее, в гости, а к вечеру снежная буря разыгралась. А они прийти обещались. Жёны их ждут-пождут – нету мужей. Побежали они к бабке Микулихе, мол, спасай, сердцем чуем, что в поле они, заплутали в такую метель. С собой гостинцы принесли – курицу-хохлатку да сала кусок. Микулиха собралась и на улицу пошла. Вышла за околицу, встала, руки к небу задрала и закричала что-то, забормотала, после ногами затопала, закачалась вся, задрожала, что осина на ветру, и села в снег. В ту же минуту метель стихла, будто и не было её. Бабы-то от страху чуть не сбегли. Такая ли тишина наступила. Ночь морозная да звёздная. И видят бабы – вдалеке мужья их идут. Завидели те жинок своих, радуются, плачут, бегом побежали навстречу:

– Мы уж и не чаяли живыми выйти, засыпать уж начали в той метели! А тут, ровно толкнул кто под бок.

– Пойду и я попрошу о помощи бабку Микулиху, авось не откажет она, и поможет моей беде, – так думала Василинка, идя по ночному селу, где все уж давно спали, и только молодёжь гуляла где-то через две улицы, играла гармонь и слышался заливистый смех.

Вот и изба Микулихина. Страшно сделалось Василинке, задор весь вмиг улетучился, как увидела она двор широкий за калиткой, да свет, что в оконце теплился. Знать не спит бабка.

– Чем же она в такой час занимается? А вдруг она как раз сейчас свиньёю оборотилась. Вот страх-то, – подумала Василинка, и только было повернула назад, как дверь в хату распахнулась, и на крыльце показалась бабка Микулиха.

Уперев руки в бока, и хитро улыбаясь, она поманила Василинку пальцем и спросила:

– Чего ж ты поворотилась? Али раздумала замуж идти?

Покраснела Василинка:

– А вы откуда, бабушка, знаете, почто я пришла?

– А тут много ума не надо, – захихикала бабка, – Чего ещё девке ночью по селу бегать да слёзы лить, коль не от несчастной любви? Проходи уж, чего стоять на пороге.

В хате было тихо и жарко, в печи горел огонь, и булькало что-то в чугунке. На лавке дремал большой чёрный кот, заслышав шаги, он лениво приподнял голову, потянулся, и приоткрыл один глаз. Глянув на Василинку, кот снова опустил морду на лапы, зевнул и погрузился в дрёму.

– Ну что, Василинка, говори чего желаешь! – бабка Микулиха уселась за стол и уставилась на Василинку.

– Так вы уж сами догадались, – пробормотала, смущаясь Василинка.

– Э-э, – протянула бабка, – Мало ли что я догадалась. Так дело не пойдёт. Мне надобно, чтобы ты сама вслух произнесла, что тебя тревожит, и чего ты попросить хочешь, иначе ничего у нас с тобой не выйдет.

– Почему? – растерялась Василинка.

– А потому, – ответила бабка, кивая на печь, – Что заказ твой помощники мои исполнять станут, вот для них и надобно вслух сказать, чего треба тебе.

Василинка глянула в ту сторону, куда кивнула бабка, и обомлела, застыв от ужаса. На печке, отодвинув цветастую занавеску, сидели свесив ножки два чёртика с рожками и свиными пятачками, болтая копытцами, постукивали ими о печь, и хихикали, глядя на Василинку. Оробела Василинка, ноги словно к полу приросли, стоит и глядит на чертей, а те на печи сидят да похихикивают. То ли над нею смеются, то ли о чём-то своём.

– Ну, чего стоишь, как воды в рот набрала? – спросила бабка Микулиха, – Ты вроде нраву крутого, бойкая девка, а чтой-то онемела.

– Я пойду, наверное, бабушка, – произнесла наконец Василинка.

– Вот те раз, – всплеснула руками ведьма, – Да куда же это ты теперь пойдёшь-то? Дело уж начато.

– Как начато? – растерялась Василинка, – Мы ведь ни о чём ещё не условились.

– А то, что ты ко мне пришла, это уже считай, что условились, – отрубила бабка Микулиха, – Обратного пути нет. Давай, говори, что надобно тебе от меня, а я после скажу, что делать станем.

Ох, глупая Василинка, коль бы знала она, что ведьма её дурит, так бежала бы из хаты её сломя голову, а она, бедолага, поверила, что и вправду пути-то назад уже нет, и решилась…

– Хочу замуж выйти! – тряхнула Василинка головой, так, что чёрные её косы взлетели и упали обратно на плечи, – Никто меня замуж не берёт, а уж все подруги с дитятами.

– Хе-хе-хе, – захихикала снова ведьма, потирая руки, и обратилась к парочке, сидевшей на печи, – Слыхали ли?

Черти дружно закивали.

– Ну коли так, – ответила бабка Микулиха, – Дак чего расселись, бегите, исполняйте!

– А куда это они? – спросила Василинка, глядя, как рогатые, взбрыкнув копытами, спрыгнули с печи, и полезли в горящее устье, толкая друг друга. Один не уступал другому, и в итоге оба копошились возле печи, бурча, кусаясь, падая на пол и переругиваясь. Бабка Микулиха схватила хворостину, стоящую в углу, как видно не случайно, а с умыслом, по причине частого её использования, и огрела обоих по спинам. Черти взвыли и поспешно забрались в огонь. Там они топнули, прыгнули и пропали. Аккурат в это же самое время Аксинья, засидевшаяся у свахи в гостях, и возвращающаяся домой мимо хаты бабки Микулихи, увидела, как из печной трубы взметнулся сноп огненных искр и, рассыпавшись, оборотился двумя мохнатыми чертями, которые поскакали, гогоча, прочь, к лесу. Аксинья задрала юбки и припустила, что есть духу бежать, а наутро рассказывала всему селу какого страху натерпелась она ночью и что за диво видела у хаты ведьмы.

– Как куда? – ответила бабка Микулиха Василинке, – Симтарин-траву искать побежали. Брать-то её надобно в полночь ровно, а время уже как раз близкое. Не опоздать надобно.

– Что за симтарин и для чего он?

– Всё тебе скажи, – проворчала бабка, – Всем рассказывать, дак недолго и без хлеба насущного остаться! Переймут уменье-то, а на кой оно мне?

Но всё же, поворчав, продолжила:

– Симтарин-то он вроде клевера, тоже с четырьмя листочками, да только все они разные по цвету, один – красный, другой – жёлтый, третий – синий, а четвертый – багряный. Баская травка-то. Да и может многое. Особливо по той части, которая тебе нужна.

– Как это? – всё любопытствовала Василинка.

– Зелье из его приворотное можно сварить. Тем зельем напоишь ты того, кто сердцу люб, и всё – будет он за тобой по пятам ходить, как щенок за мамкой, в рот будет заглядывать, что ни скажешь, что ни попросишь – всё сделает. Вот ты и скажешь ему, мол, замуж хочу.

Василинка задумалась.

– Что же я, пойду пока?

– Погоди ещё, – осадила её бабка Микулиха, – Об уплате-то мы ещё не договорились. Али ты думаешь, я задаром свои дела делаю?

– Нет, не думаю, – покраснела Василинка.

– Тогда думай, что ты можешь мне уплатить.

– Я могу бусы подарить, иль рушник вышитый, могу курочку иль гуся принести!

Ведьма усмехнулась:

– Такого добра у меня навалом, да и много ли мне, старухе, надо.

– А что же тогда мне вам дать? – расстроилась Василинка.

– А согласишься ли десять лет жизни своей подарить?

– Как же я могу это сделать? – удивилась и оробела одновременно Василинка, – Ведь то не в нашей власти. Кому сколько отмеряно, так тому и быть.

– Э-э-э, девка, – протянула бабка Микулиха, – Не всё так просто на этом свете. Молодая ты ещё, не знаешь многого. А я тебе так скажу, что можно годы свои и укоротить и наоборот. Вот ты как думаешь, сколько мне лет, а?

И бабка с хитрым прищуром воззрилась на Василинку.

Девушка внимательно вгляделась в её лицо. Небольшие морщинки у пронзительно синих глаз, прядь волос чуть с проседью, выбившаяся из-под платка, шея, с нитью красных бус как у матери её, которой за сорок едва, лицо… Василинка задумалась, видно, что не молодуха Микулиха, но и старухой не назовёшь, моложава, нос только длинноват, да бородавка на подбородке портит вид.

– Шестьдесят, пожалуй, – ответила Василинка.

– Охо-хо, – бабка покатилась со смеху, держась руками за грудь. Смеялась она долго, и аж порозовела от удовольствия.

– Шесть десятков, говоришь? – переспросила она Василинку, – Ошиблась ты