Идеальная жена - Виктория Александер

— Нет.

Это короткое слово словно кинжал вонзилось в его сердце. От боли он сжал ее плечи. Она поморщилась, и он сразу же отпустил ее.

— Понимаю, — тихо сказал он.

— Нет, Николас, — вздохнула Сабрина, — ты ничего не понимаешь. Мне было семнадцать, когда я вышла замуж за Джека. Он был веселым, смелым и романтичным. И я любила его со всей страстью влюбленной девочки. Но дети становятся взрослыми. А Джек остался ребенком. Мы жили от одного развлечения до другого, без тревог и забот, если не считать затруднений при выборе, какое приглашение принять и какое платье надеть. Это было увлекательно.

— Не понимаю, — с недоумением сказал он.

— Конечно, нет. Никто бы не понял. В нашей жизни не было ничего настоящего. Это был приятный сон. — Она замолчала, глядя мимо него куда-то в ночную даль или, может быть, в далекие времена. — Но я не желала его смерти.

— Бри, — с нежностью произнес он, — ты не виновата в его смерти.

— Нет, я это знаю.

Она закончила свой рассказ, и ему захотелось обнять ее. Но неуверенность мешала ему. Через несколько минут она посмотрела на него и улыбнулась.

— Спасибо тебе. — Она повеселела и решительно обратилась к нему: — Поехали, Если мы сейчас отправимся, то успеем вернуться до восхода солнца.

Он смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Как эта женщина могла так быстро изменить их серьезный разговор. Или она не слушала его?

— Сабрина, — предостерегающе сказал он, — по-моему, я достаточно ясно сказал, сейчас мы никуда не поедем.

— А я так же ясно выразила мои чувства, — Она сердито посмотрела на него. — Если надо, я еду и одна.

— Ты не можешь ехать одна, — твердо заявил он, снова раздражаясь от ее бессмысленного упрямства.

Она отошла от него и уперлась кулачками в бедра.

— Это почему же?

Ему было трудно найти такую причину, которая бы сломила ее упрямую решимость. Он подозревал, что ее требование немедленной поездки за золотом было вызвано скорее всего ее душевным состоянием после появления Чатсуорта и воспоминаний о Стэнфорде, а не нетерпеливым желанием закончить поиски. И все же его терпению приходил конец.

— Да потому, что в пустыне очень опасно ездить в одиночку.

— Ха! — усмехнулась она. — А здесь разве не опасно? — Она начала загибать пальцы. — К данному моменту нас уже похищали гробокопатели и держал под дулом пистолета сумасшедший отвергнутый жених. Я не боюсь опасностей, таящихся в пустыне или в ночной темноте.

— Ты просто безрассудна, — в отчаянии сказал он.

— Я? — резко воскликнула она. — И я опять делаю глупость?

— Глупость только половина беды. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Почему? — выкрикнула она.

— Черт побери, Сабрина, ты — моя жена.

— Сомневаюсь, что это принесет мне большую пользу. — Ее глаза блестели от гнева. — Ты наверняка бросишь меня, едва мы вернемся в Лондон.

— Брошу тебя! — «Как, черт возьми, у этой женщины мозги работают?» — Я никогда тебя не брошу.

— Почему?

— Потому что я тебя люблю! — прогремел в ночи его голос.

— Откуда ты знаешь? — презрительно сказала она. — Ты говорил эти слова столько раз и стольким женщинам, что ты можешь знать о любви?

Он обхватил ее руками и крепко прижал к себе. Ее потемневшие зеленые глаза с возмущением и вызовом смотрели на него. В его словах были гнев и страсть.

— Что я знаю о любви? Я знаю, что, когда увидел тебя в объятиях Мэдисона, у меня возникло единственное желание — разорвать его на куски. Когда я вернулся после погони за лошадьми и узнал, что ты пропала, у меня сердце остановилось от страха. И я знаю, что, когда Чатсуорт навел на тебя пистолет, я понял, что не смогу жить без тебя.

— А как ты думаешь, что я чувствовала, когда этот чертов пистолет выстрелил, а я не знала, жив ты или нет?

— Что? — Слово вырвалось у него быстрее, чем стрела из лука.

— Я чувствовала, что, если ты убит, я тоже умру, — громко и ясно произнесла она.

— А Стэнфорд?

Она освободилась от его объятий.

— Он умер! Он мертв и лежит в могиле! И теперь я знаю и, помоги мне Боже, знала с самого начала, но никогда не произносила эти слова вслух и не решалась сказать их даже самой себе. Это были нехорошие, неблагородные и неблагодарные слова. Я никогда по-настоящему не любила его и… — ее голос дрогнул, — я всегда любила тебя.

Они молча смотрели друг на друга. Его сердце переполнял восторг, и он увидел отражение своей радости в ее глазах. Улыбка показалась на его лице, и он протянул руку, она протянула ему свою. Искры пробежали по их пальцам, и она очутилась в его объятиях. Он прижался к ее губам с неутолимой жаждой, поднял ее и понес к своей палатке. Она обвила его шею руками, охваченная страстью.

Шелковый полог пропустил их и опустился, отрезав от света костра и сияния звезд. Они очутились в темноте. Он отпустил ее, и она, скользнув вниз по его телу, встала перед ним. Сгорая от непреодолимого желания, они лихорадочно срывали друг с друга одежду, небрежно бросая ее на пол. Ее груди прижались к его твердой груди, жесткие волосы, покрывавшие ее, царапали набухшие соски. Она запустила пальцы в его волосы и, притянув его голову, жадно прильнула к его губам. Они слились в жарком поцелуе, и каждый стремился овладеть даже вздохом другого, а возможно, и душой.

Он положил руку на ее ягодицы и крепко прижал к себе. И она чувствовала, как пульсирует кровь в его твердой, возбужденной плоти. Они опустились на колени, не в силах оторваться друг от друга. Она провела губами по его щеке, шершавой и твердой, и коснулась сильной шеи. Он застонал, а она целовала его в ямочку у груди, упершись ладонями в его грудь. Она упивалась его телом, вкусом соли, огня и силы, погружаясь в наслаждение всем телом до самых кончиков пальцев.

Он отстранился и потянулся к ее губам, желая показать свою силу, страсть. Нетерпеливо лаская ее, он добрался до груди, и каждое его прикосновение обжигало и возбуждало ее. Она стонала и, выгнувшись, предлагала ему, словно приношение языческому богу, свои груди. Он взял их в свои ладони и, наклонившись, как бы пробовал на вкус то одну, то другую, пока от сладостных ласк пылающих губ и языка она почти умирала от страсти.

Он опустил ее на одеяла и брошенную одежду, и она приподняла бедра в непреодолимом стремлении слить их желание в одну общую страсть. Он покрывал поцелуями, от которых ее бросало то в жар, то в холод, ложбинку между грудями, живот, до тех пор, пока его пальцы не раздвинули шелковистые волоски и его язык не коснулся того, что было средоточием ее страсти. Она, задыхаясь, схватила его за плечи, то ли желая оттолкнуть его, то ли поощряя. Еще никогда она не испытывала такого пронзительно острого ощущения, такого греховного наслаждения от его прикосновений. В исступлении она чувствовала только его ласкающие губы и умелые руки.