Дни, когда я плакала - Джоя Гоффни

2. Я продолжил читать, потому что увидел свое имя в конце списка, а я не знал, что ты думаешь обо мне в этом смысле. Мне ужасно хотелось снова увидеть свое имя.

3. Я не уважал тебя. Я думал, что точно знаю, кто ты.

4. Я злился из-за той ситуации с твоим отцом. И считал, что ты заслужила, чтобы твое личное пространство было нарушено. Я ужасно ошибался. Этого никто не заслуживает.

5. Я видел, что ты всё время что-то пишешь в своем дневнике. Мне всегда было любопытно, что именно ты пишешь.

6. Меня затянуло. Чем больше я читал о тебе, тем больше мне хотелось знать. Твои несовершенства, твои ошибки, твои желания – всё это притягивало меня. Я перелистывал страницы, словно они были кусочками тебя.

7. Знать твои секреты было всё равно что знать коды к тебе.

8. Я не осознавал, что будут последствия. Я думал, унесу твои секреты с собой в могилу. Я не думал, что влюблюсь в тебя.

9. Я не осознавал, как сильно это может обидеть, пока не увидел, какую боль это причинило тебе.

Минусы:

1. Она может выяснить что угодно. Мне никогда не удавалось сымитировать болезнь, чтобы не пойти в школу.

2. Она всегда спорит до потери пульса. Переспорить ее просто невозможно.

3. Она может читать мои мысли. Она всегда знает мой следующий шаг.

4. Она наблюдательная. Лгать ей – крайне нелегкое дело.

5. Она решает проблемы. Если прийти к ней с проблемой, она больше заботится о ее решении, чем о сопереживании.

Плюсы:

1. Она решает проблемы. Если прийти к ней с проблемой, она ее решит.

2. Она делает бабки.

3. Она независимая стерва. (А можно называть свою маму стервой? Потому что моя определенно является таковой.)

4. Если я совершу преступление, она будет защищать меня в суде бесплатно (наверное… может быть).

5. Если кто-то докопается до ее ребенка, она доберется до их глоток.

На краю стола директора Фалькона стоит бронзовая скульптура сокола[10]. Я смотрю на нее, спрашивая себя, была ли это единственная причина, по которой он стал директором. Ни в одном другом кабинете такая скульптура не смотрелась бы так хорошо. Разве что в каком-нибудь государственном, например губернатора Фалькона.

Я сижу между мамой и Оливией. Мама принарядилась и настаивала, чтобы я тоже разоделась. Я не стала, но я хотя бы не в трениках. Она сидит справа от меня в своей адвокатской одежде – широких черных брюках с поясом на талии, шелковой белой блузке, заправленной в брюки, черных лодочках на шпильках с острым носом. Ее ноги скрещены, нижняя нога подергивается.

– Мне кажется крайне интересным тот факт, что две темнокожие ученицы подверглись буллингу на территории школы, а вы считаете, что ничего нельзя сделать.

– Миссис Джексон, я очень серьезно отношусь к этому вопросу. Это… – он указывает на мой телефон, – дает все основания для исключения из школы. Я лишь говорю, что мы можем вызвать ответную реакцию.

– А я говорю, что ее быть не должно, – мама наклоняется вперед. – Меня не волнует, кто отец Джии и как много денег он жертвует школе. Это не дает ей права мучить других учеников. Эти девочки держали мою дочь в заложниках.

– Я понимаю, что…

Она указывает через меня на Оливию.

– Они разрушили репутацию этой девочки несколько месяцев назад, распространив отвратительную ложь, и изуродовали ее работы. Они проделали это дважды и непременно сделают снова. – Мама пристально смотрит на директора Фалькона. – Дело вот в чем: две темнокожие девушки подверглись травле со стороны двух белых девушек, одна из которых находится под защитой вашего благотворителя, – и всё это у вас под носом. Кажется, нас ждет судебный иск о дискриминации.

Он кривит рот, раскрывая и закрывая его, как рыба. Я так горжусь своей мамой, что у меня пощипывают глаза.

– Как насчет того, чтобы поговорить с этими девочками? – Он поднимает трубку телефона и вызывает в кабинет Дестани Мэддокс и Джию Теллер. Потом смотрит на мою маму. – Я должен попросить вас позволить мне задавать вопросы. Здесь нет их родителей…

– Я поняла, – говорит она, снимая ногу с ноги и снова скрещивая их так, что сверху оказывается уже другая.

Потом мы ждем. Я смотрю на Ливви, она смотрит на меня, улыбаясь. Она была так рада, когда я сказала ей, что придет моя мама. От этого у меня заныло сердце, ведь ей пришлось ждать несколько месяцев, когда восторжествует справедливость. Она такая сильная. Она всегда демонстрировала всем своим видом, что на нее это никак не повлияло. А теперь я вижу, насколько всё же повлияло.

Девочки входят вместе. Дестани кажется напуганной, но при виде моей мамы на лице у нее отражается ужас. Джиа же абсолютно спокойна.

– Да, мистер Фалькон?

– Пожалуйста, сядьте.

Они пододвигают стулья и садятся рядом с его столом.

– У Куинн недавно украли ее дневник, и кто-то шантажировал ее через незнакомый аккаунт в Инстаграме. А художественные работы Оливии подверглись вандализму в январе. У этих девушек есть основания полагать, что за оба инцидента ответственны вы двое, – он приподнимает брови, подавая им знак говорить.

– Я понятия не имею, о чем речь, – говорит Джиа.

Ливви фыркает.

– Да ты шутишь?

Мама протягивает через меня руку и сжимает ладонь Ливви. Та смотрит ей в глаза, делает глубокий вдох и откидывается назад на своем стуле.

– Вас отмечали на двух списках, которые, очевидно, были взяты из дневника Куинн? – спрашивает Фалькон.

– Ну да. На этих списках все были отмечены.

– Но за тем аккаунтом в Инстаграме стояли не вы двое?

– Нет.

– Так у вас не было этого дневника? – Директор Фалькон поднимает мой красный дневник на пружинках. Я морщусь, видя, как его пальцы оставляют на обложке еще один набор отпечатков.

– Я никогда раньше его не видела.

– Интересно, – говорит он. Он кладет дневник обратно на стол, а потом берет мой телефон и включает запись, начиная с того момента, когда я прошу вернуть мой дневник, и останавливая, когда Джиа угрожает отправить сообщение моему отцу.

У Дестани отвисает челюсть. На лице Джии появляется раздражение.

– Это не мы.

– Там звучат ваши имена, – указывает Фалькон.