Любовь, опрокинувшая троны - Александр Прозоров

Вернее, постучал один. Однако в приоткрытую калитку вошло столько же престарелых, одетых в рясы бородачей, сколько было апостолов у всемогущего Иисуса Христа.

– Простите, святые отцы, – виновато кашлянул одетый в кольчугу стражник. – Но мы опасаемся лазутчиков.

Он кивнул, и к монахам подступили остальные ратники, вместо железной брони носящие набитые конским волосом и часто стеганные проволокой короткие куртки, каковые из-за малого размера назвать полноценными тегиляями было нельзя. Гости послушно развели руки, позволили охлопать себя по бокам, животу и спине, двое скинули заплечные мешки, распустили узлы, дали заглянуть внутрь.

– Хлеб, книги, сало, пшено, – перечислил караульный, повел носом: – Ух ты, халва!

– Одарила добрая путница, – басовито отозвался один из монахов.

– Да ладно, – пожал плечами стражник. – Главное, что не нож и не яд. И не пистоль.

Он сам затянул узел и протянул мешок гостю:

– Благослови меня, святой отец, ибо я грешен!

– Раскаяние есть путь к спасению, сын мой, – пробасил бородатый инок и осенил его крестным знамением, а затем и остальных воинов.

Двенадцать монахов прошли в твердыню, на ходу вытягиваясь гуськом, повернули к собору Пресвятой Богородицы, возле храма остановились, крестясь на тонущий в облачной дымке крест.

– Отец Игнатий?! Отец Тимофей?! Алексий, Матвей, Юлиан! Прокопий! Великие боги, откуда вы здесь?! – С крыльца сбежал лопоухий мужчина в серой истрепанной рясе, с чернильницей на поясе и большой сумкой на боку, кинулся к гостям обниматься: – Сколько лет! Какими судьбами?! Вот это радость!

Григорий Отрепьев обнял пятерых, затем отступил:

– Не молчите, святые отцы! Рассказывайте! Вы откуда, куда, зачем?!

– Мы пришли из Москвы, проходимец! – развернув плечи, степенно пробасил седобородый инок, коего Григорий назвал отцом Игнатием. – Дабы опознать тебя и обличить! Обличить прилюдно, выведя на чистую воду, открыть глаза всем честным христианам!

– Это очень хорошо, святые отцы! – ничуть не смутился писарь. – Но, может статься, сперва пройдем в трапезную? Подкрепитесь с дороги, отогреетесь, отдохнете. Тем паче, что здесь, кроме нас, все едино никого нет. Коли уж желаете меня обличить, давайте сделаем сие завтра, после заутрени, когда соберется вся братия, когда здесь будут многие прихожане и воины, а также государь Дмитрий Иванович. Тогда ваше истинное слово услышат сразу все, а не токмо я един.

– Хочешь сказать, ты там будешь?

– И я, отец Игнатий, и государь Дмитрий Иванович, и братия, и путивльские воеводы, и прихожане, – подтвердил Отрепьев.

– Но ведь это ты, Гришка, себя за Дмитрия воскресшего выдаешь!

– Делать мне больше нечего! – расхохотался писарь. – Ты, верно, отче, замерз до костей, вот и бредишь. Пойдем в трапезную. Покушаешь, выпьешь горячего, на душе станет легче. Глядишь, и от помутнения в рассудке избавишься. Идите за мной, святые отцы, я покажу дорогу и велю накормить.

Как и во всяком монастыре, трапезная Молчанской обители являлась главным зданием святого места. Прочное каменное строение на высокой подклети, сводчатый потолок, опирающийся на три столба, длинный стол, составленный буквой «П», посреди которого возвышалось на трех ступенях место чтеца с пюпитром и узкими столиками слева и справа.

Монахини уже успели отужинать, и потому в обширном гулком помещении царили полумрак и тишина. Григорий указал гостям, куда им садиться, сам отправился на кухню, сообщил еще о полной дюжине голодных ртов, а затем поднялся на самый верх собора Святой Богородицы, в никому не известную, потайную келью, неведомо зачем сделанную строителями под главной башней.

Спустя полчаса в трапезную вошли трое холопов с факелами, а вслед за ними – низкорослый, чуть кривоватый, кряжистый молодой боярин без шапки, в бархатной рубахе и рысьей душегрейке. Короткие рыжие волосы стояли дыбом, лицо уродовали две большие родинки, на носу и на лбу.

– Знакомься, друг мой! – вышел вперед Григорий Отрепьев. – Сие есть мои очень хорошие знакомые, монахи Чудова монастыря, с коими я провел бок о бок добрые полгода. Самые чтимые и уважаемые из служителей божьих!

– Искренне рад таким гостям! – приложил ладонь к груди молодой боярин. – Здесь невероятно скучно, и я буду рад немного освежить свои познания в православии. Полагаю, иноки самого известного на Руси монастыря смогут дать мне несколько уроков. Надеюсь, у вас найдется для этого неделя-другая? Вы ведь не очень заняты, святые отцы? С какой целью вы посетили сию окраинную твердыню?

– Вы ведь не станете лгать? – негромко поинтересовался писарь.

– Нам нечего стыдиться и нечего бояться! – вскочил со своего места седобородый отец Игнатий. – Мы посланы сюда самим государем, дабы опознать тебя, самозванца, в человеке, рекомом царевичем Дмитрием, и разойтись с сей вестью по городам и весям, по торгам и обителям, сказывая о том князьям и боярам, митрополитам и священникам, холопам и крестьянам, ручаясь за сии слова своей честью и своим именем!

– Я рад, святые отцы, – улыбнулся молодой человек. – Тогда вам будет интересно прочитать некий свиток, составленный князем Василием Шуйским и заверенный патриархом, государем Федором Ивановичем, Государственной думой и Священным собором.

– Ты ведь знаешь, каковы подписи и печати сих именитых бояр, отец Игнатий? – тихо добавил от себя Григорий Отрепьев. – И ты хорошо знаешь, что я, диакон Чудова монастыря и секретарь патриарха Иова, добраться до сей бумаги мог без особого труда.

Писарь поставил на стол шкатулку, открыл, с осторожностью достал свиток, намотанный на деревянную палочку с ограничителями по краям.

Холопы с факелами приблизились, освещая стол.

Монах с седой бородой исподлобья, с недоверием посмотрел на писаря, затем начал раскатывать грамоту. Остальные тоже приподнялись со скамеек, вытянули шеи. Некоторые шевелили губами, разбирая буквы на уже порядком истрепанной бумаге. Факелы потрескивали, пламя дрожало, свиток медленно прокручивался, монахи шепотом проговаривали слова.

– Рыжий, родинки на лице, руки разной длины… – поднял голову инок.

– Ты хотел опознать самозванца, отец Игнатий? – спросил Григорий Отрепьев. – Доверяюсь твоей чести и совести, слуга божий. Опознавай!

Монах поднялся, шумно втянул носом воздух. Затем широко перекрестился и склонился в низком поклоне:

– Прими мое почтение, царевич Дмитрий Иванович. Да пребудет с тобою воля Господа нашего, Иисуса Христа и благословение твоего отца, государя Ивана Васильевича!

Остальные монахи один за другим поднялись, вышли к молодому мужчине и тоже склонились в поклонах.

– Благословен будь, царевич Дмитрий Иванович! Пусть дарует тебе Господь мудрость, справедливость и долгие лета.

Григорий Отрепьев торопливо свернул драгоценную грамоту, спрятал в шкатулку, а коробочку зажал под мышкой. Спросил: