Алые слезы - Бен Каунтер

— О милостивая длань Дорна, — прошептал Лэон, — это они.

Евмен высунулся из-за угла укрытия.

Войско, первым обрушившееся на Янычар, всего лишь исполняло роль загонщиков. Гвардейцы Алгората бросили вперед резервы, но те годились только в качестве пушечного мяса в начавшейся бойне. Скаут-сержант увидел пурпурные доспехи, почерневшие от крови, вздымающиеся и опускающиеся цепные мечи, не защищенные шлемами лица с горящими безумием глазами.

Увидел он и другое. Могучие мускулы, извивающиеся под мертвенно-бледной кожей. Ладони, сжимающиеся на шеях разбегающихся Янычар, отрывающие их от земли и подкидывающие в воздух, чтобы поймать на завывающие зубья. Клинки, вбитые в обрубки запястий.

Испивающие Души. Обезумевшие ренегаты, потерянные на Стратикс Люмина и переметнувшиеся на службу к сумасшедшему ксеносу.

И Теллос.

Вначале армия рабов вышла к реке. Грейвен должен был стать точкой привязки для северного края селевкийского фронта, а массивные, надежные склады обещали великолепные оборонительные позиции. Укрепившиеся там гвардейцы полагали себя самыми везучими людьми в городе, поскольку с одной стороны их защищала полноводная река, а огромные здания у пристани легко было превратить в надежную крепость. Их позиции должны были стать краеугольным камнем обороны всего селевкийского полка, твердыней, куда станут отступать все остальные. Неприступный волнорез, о который разобьется армия противника.

Они думали, что падут последними. Возможно, именно по этой причине их атаковали в первую очередь.

Первая по-настоящему серьезная битва последних часов кампании развернулась на южном берегу реки Грейвен, когда десять тысяч воинов-рабов устремились к укреплениям с востока. Огневые позиции, размещенные селевкийцами на подступах, обрушили на врагов град зарядов из лазерных орудий и тяжелых болтеров, изрешетив первые ряды наступающих. Тысячи противников погибли в первые же минуты, а и без того темное небо стало совсем черным, когда дым от лазерных орудий и пыль окончательно затмили свет.

Армия рабов складывала лестницы из тел погибших и перебиралась по ним через баррикады селевкийцев. Впервые гвардейцы увидели вблизи тех, с кем сражаются, — людей, утративших все человеческое, чьи тела были изуродованы и превращены в живое оружие. Некоторые враги взрывались, разбрасывая вокруг костяные иглы, другие, подобно берсеркам, рвали гвардейцев на куски когтистыми лапами или заостренными, похожими на плети языками. В панике селевкийцы бросали передние линии обороны и бежали, а рабы преследовали их по пятам, бездумно вбегая в зоны перекрестного огня и пересекая минные поля.

Враги были не способны на военные хитрости и маневры и в обычных обстоятельствах стали бы легкой добычей для настолько опытного и выдрессированного полка, каким были селевкийцы. Но у армии рабов имелось два преимущества: многочисленность и внушаемый ими чистый ужас. Селевкийцы уже свыклись с необходимостью сражаться с гражданами города, который предполагалось освобождать, но в этот раз они столкнулись с чем-то из ряда вон. Рабы ксеносов на протяжении нескольких десятилетий, сыны и дщери Империума были настолько изуродованы, что это само по себе граничило с богохульством. Гвардейцам казалось, что они видят собственные лица в толпе тех, с кем сражаются. В чудовищах, рвущих на части тела их товарищей, они словно узнавали своих забытых друзей и любимых. Каргедросу не нужна была магия, чтобы пошатнуть решительность селевкийцев. Гвардейцы справились с этим и сами.

Общая связь включилась как раз вовремя, чтобы офицеры по всему селевкийскому фронту услышали донесения о гибели речных укреплений. Склады пали, дисциплинированный огонь гвардейцев затих под вражеским натиском. И хотя тысячи тварей полегли возле восточных баррикад, все стало только хуже, поскольку их трупы стремительно разлагались, наполняя воздух химическим смрадом и усиливая ощущение кошмарного сна.

Гвардейцев оттеснили к реке. Послышались приказы, и солдаты приготовились к последней схватке, отстреливаясь из укрытий за огромными погрузочными кранами, рыбацкими лодками и рядами контейнеров. Но все равно защищены они были слишком плохо, а огонь гвардейцев не мог достаточно быстро сокращать численность наступающих.

Люди уже пускали в ход оружие, чтобы покончить с собой и не попасть в когти тварей, прокладывавших себе дорогу к последнему рубежу Гвардии. Тяжелые орудия окружили себя истекающими кровью телами врагов, прежде чем сами захлебнулись, а расчеты были растерзаны. Финальные аккорды битвы оказались особенно ужасны — даже наблюдатели с «Решительного» увидели, как воды Грейвен покраснели от крови.

Полковые офицеры слышали все. Слышали, как лейтенант, командовавший укреплениями, выдернул чеку фраг-гранаты и подорвал себя, когда были захвачены последние укрытия. Слышали, как те, кто еще оставался в живых, взбирались по погрузочным кранам, расстреливая воинов-рабов, карабкавшихся следом. Слышали последние молитвы тех, у кого, быть может, лазерных ячеек и хватит еще на несколько часов, хотя спасти их уже невозможно.

Краеугольный камень селевкийской обороны был потерян. Теперь каждый офицер, каждый солдат знал, как обстоят дела. Покинуть Грейвенхолд можно было только двумя путями: погибнуть от рук чужаков или перебить их всех до единого. Солдаты Селевкии в сотый раз проверили заряд лазерных батарей и приготовились сражаться ради второго.

— Жертвоприношение, — сказал Сарпедон.

— Да, — подтвердил Люко. — Это единственное объяснение. И оно вершится уже сейчас, во всем этом проклятом городе. Мы видели только малую часть, но их, должно быть, многие тысячи. Они одновременно атаковали все силы Гвардии: и селевкийцев, и Огненных Ящеров.

Как только восстановилась связь, Сарпедон встретился с Люко в тоннелях, поспешив коридором, соединяющим разрушенную арену и текущую почти параллельно Грейвен подземную реку, по которой сержант ушел от Багровых Кулаков. Сейчас поток шумел где-то позади, огибая эффектные нагромождения камня и обрушиваясь водопадами. Эта часть подземного города по большей части имела естественное происхождение, но когда-то здесь явно обитала примитивная пещерная цивилизация, пробавлявшаяся, скорее всего, странной бледной слепой рыбой, в изобилии водившейся в местных водах. В стенах были вырыты грубые, выложенные камнем норы, а абстрактные, но по-прежнему внушающие тяжелое чувство знаки, высеченные на широких основаниях сталагмитов, наводили на мысли о темных, невежественных людях. Грейвенхолд не всегда был могущественным и процветающим городом. Часть за частью подземелья рассказывали мрачную и запутанную историю подъемов, войн и падений.

— Эльдары не занимаются завоеваниями, — сказал Сарпедон. — Они не пытаются удерживать планеты. Как правило, просто захватывают рабов и уходят. Ты прав, Люко, зачем-то ему этот город понадобился. Он нуждается в битве. Все это время он понимал, что однажды мы ударим ему в спину. И даже рассчитывал на это. Трудно представить себе кого-то, кто больше нас подходит для превращения города в преисподнюю… и именно это сейчас нужно Каргедросу.

— Ты еще не видел, как они просыпаются, — сказал Люко. — Должно быть, он привез контейнеры сюда сразу после того, как захватил Грейвенхолд. А то и раньше, если принять за аксиому, что горожане не сразу узнали о его присутствии. Проклятые ксеносы. Знаешь, кажется, я начинаю понимать, во что ты нас впутал.