Выдумщик - Андрей Константинов

— Почему же зарываю? — позволил себе не согласиться Обнорский. — Я вот, как раз, тренируюсь, практикуюсь, можно сказать…

— Ах, вот как?! — Катерина уперла руки в бока и грозно посмотрела на Серегина. Когда ее взгляд непроизвольно скользнул вниз, она вдруг фыркнула, попыталась было сдержаться, но потом все же залилась смехом — словно колокольчик серебряный зазвенел…

Андрей насупился:

— Ну и что ты там такого смешного увидела? Нет, я не понимаю, что смешного-то? Габариты не устраивают?

После фразы о «габаритах» Катя совсем залилась в хохоте, замахала руками и далеко не сразу смогла выдавить из себя:

— Габариты… Ой, не могу… Габариты — в норме, а… Ой… Я просто вспомнила, как ты от меня по этим самым габаритам получил — когда в «Европу» ко мне заявился… Чуть-чуть посильнее — и вопрос о твоих «габаритах» вообще утратил бы актуальность… Я как чувствовала, что для себя берегу…

Обнорский укоризненно покачал головой:

— Нашла над чем смеяться… Стыдно должно быть, стыдно… А она — веселится… Единственное, что тебя оправдывает…

— Что?

— Что все-таки сберегла…

В шутках, которыми они обменивались, пожалуй, была все же какая-то доля нарочитости, словно оба ощущали не то, чтобы неловкость, а скорее, присутствие неких «фигур умолчания». Наверное, им обоим хотелось хоть ненадолго уйти от печальных и тяжелых мыслей, освободиться от власти сопровождавших их признаков, взять небольшую передышку… Люди есть люди — они не могут постоянно думать только о чем-то безрадостном и страшном… Андрей подхватил Катю на руки и потащил в спальню:

— Кто-то что-то говорил про имеющуюся в доме кровать?…

Катерина закрыла глаза, обняла Обнорского за шею и ответила на его «намек» долгим поцелуем.

Кровать в квартире, действительно, имелась — и кровать неплохая, на ней они нырнули в блаженство еще глубже, чем на полу в гостиной… Ах, если бы уйти от власти прошлого и настоящего было так просто… Но человек не робот, которого можно легко перенастроить на новую программу… Поэтому — стоит ли удивляться слезам, покатившимся из глаз Катерины, когда любовные безумства утихли? По кому и по чему она плакала?… Андрей не спрашивал… Он лишь нежно обнимал ее, гладил по вздрагивающим плечам и тихо шептал:

— Ничего, ничего… Все будет хорошо, Катюша, все еще будет хорошо… Ты поплачь, поплачь… Это хорошие слезы… Мне иногда и самому хотелось бы поплакать — да вот, разучился уже давно… Ты за нас за обоих поплачь… А потом все еще будет хорошо… Обязательно будет…

Катерина всхлипывала и прятала лицо у него на груди, Обнорский с горькой нежностью ощущал теплую влагу ее слез. Ночь закончилась, конечно, слишком рано — Андрей, утешая Катю, как-то незаметно задремал, прикемарил так от души, раскинувшись навзничь на кровати, так вот — после того, как он начал посапывать, Катерина, между прочим, успокоилась сама собой довольно быстро. С женщинами ведь иногда, как с детьми — чем больше их утешаешь, тем горше они плачут… Обнорский, конечно, проспал бы все на свете, но Катя помнила, что ему утром надо обязательно быть на телевидении. Поэтому, заметив, что стрелки часов приблизились к половине шестого, она тихо встала, легонько поцеловала Андрея в губы и на цыпочках ушла на кухню варить кофе. Потом она заказала такси по телефону и, поставив на поднос дымящуюся чашку, вернулась в спальню.

Несколько секунд она молча смотрела на Серегина, не замечая, как чашка начинает подрагивать на подносе… Журналист спал вроде бы спокойно и глубоко — но вдруг лицо Андрея исказилось, черты лица стали резкими и жесткими. Обнорский дернулся и сказал что-то на незнакомом Катерине языке — значения слов она не поняла, но в интонации произнесения была уверена: Андрей говорил во сне с кем-то, кого не то, что не любил — кого ненавидел… Серегину явно снилось что-то страшное, и Катя, присев на кровать, начала осторожно поглаживать его повлажневший лоб… Обнорский проснулся, словно из черной воды вынырнул — привстал сначала, а потом снова откинулся на подушку, дыша, как после спринтерского рывка.

— Ты что, Андрей? — Катя продолжала поглаживать пальцами его лицо, и Обнорский благодарно коснулся губами ее ладони. — Приснилось что-нибудь? Ты на каком-то непонятном языке говорил… На арабском?

— Наверное… — Серегин замотал головой, прогоняя остатки сна. — Приснился мне один покойный ныне сослуживец…

Обнорский вздохнул — ему не хотелось рассказывать Кате свой сон. А привиделся Андрею давний кошмар — капитан ГРУ Витя Кукаринцев, стреляющий ему в голову в пустынном аденском переулке… Дело в том, что сон этот уже давно стал для Серегина своеобразной приметой: явление к нему ночью покойного Куки непременно предвещало серьезную опасность или просто большие неприятности… Андрей постепенно начал даже испытывать что-то вроде своеобразной благодарности к мертвому капитану, заявлявшемуся к нему по ночам — Обнорскому однажды в голову пришла дикая мысль, что Кука такими «предупреждениями» словно бы хотел искупить хоть часть своих смертных грехов…[31]Интересно, к чему бы Витя приснился на этот раз? Серегин искоса глянул на Катерину — ее пугать дурными приметами было совсем ни к чему, поэтому Андрей улыбнулся и мечтательно застонал, втягивая носом аромат кофе:

— Не может быть! Это мне? Кофе в постель? Фантастика… Вот и дожили вы, Андрей Викторович, до таких сказочных времен — а кто бы мог подумать!…

Катя довольно фыркнула — ясное дело, любой женщине приятно, когда мужчина реагирует на заботу о нем, а не принимает эту заботу безразлично, как должное… Андрей с удовольствием выпил кофе, поставил чашку на блюдечко и сказал «светским» тоном:

— Благодарю вас, сударыня, душевнейше вам признателен… Да, кстати… Давно хотел полюбопытствовать, барышня, а как вы к утреннему сексу относитесь? Говорят, в приличных домах это постепенно входит в моду…

Катя засмеялась и легонько шлепнула Обнорского по руке:

— Вставай уж, балабол! Я-то, может, и нормально отношусь к этой новой моде, но вы, ведь, сударь, можете и на телевидение опоздать… Да и извозчик вас уже внизу дожидается…

— Ну, так, а долго ли — умеючи-то? — плотоядно облизнулся Андрей и вознамерился было обнять Катю, но она резво спрыгнула с кровати, плотно запахнула халат и отрезала:

— Умеючи — как раз долго! Вставайте, сударь — вас ждут великие дела!

Обнорский, тяжело кряхтя, слез с кровати, быстро оделся, пригладил растрепанные волосы пятерней и спросил, словно о чем-то уже решенном:

— Ну, так я вечером сразу к тебе? Пустишь? Нам, кстати, не мешало бы и кое-какими деловыми вопросами заняться…

— Да куда уж деваться, — вздохнула Катя, иронически улыбаясь. — Вас ведь, сударь, в дверь не пустишь, вы в окно полезете… Когда прикажите ждать?

— Я точно не знаю, Катюшка, — ответил Андрей уже в дверях. — После семи где-нибудь… В общем — как только, так сразу… Я прямо без звонка, ладно?…