Валерий Харламов - Максим Макарычев

Так каковы были на самом деле отношения Анатолия Тарасова с Валерием Харламовым? Одной краской их, как говорится, не помазать.

«Это потом стало: Валерик мой, Валерчик. А на первых порах он ему спуску не давал. Тарасов — это фигура уникальная, выдумщик. Нельзя сказать, что он был самодур. Но Тарасов мог перешагивать через людей во имя командных интересов», — признался в беседе Вадим Никонов.

После смерти одного из своих наиболее талантливых воспитанников Тарасов написал большую статью для сборника «Три скорости Валерия Харламова» с самыми восторженными отзывами в его адрес. Но будем честными перед читателем, вспомнив и другое. Были и абсолютное неверие Тарасова в него, «щуплого и тоненького», и обидное прозвище «Конек-горбунок», которое благодаря Тарасову прилепилось к Харламову в начале карьеры. Был демонстративный отказ взять его в Японию. Была, наконец, «чебаркульская ссылка», которая уже потом стала восприниматься как «благополучно завершившаяся командировка».

Однажды, находясь на предсезонном сборе в ГДР в конце 1960-х, армейцы во время тренировки играли в гандбол. В ходе одного из единоборств Валерий Харламов столкнулся в воздухе с Виктором Кузькиным, и поскольку разница в габаритах у защитника и нападающего была существенной, то первый со всего лета шлепнулся прямо в грязь. Поднимаясь с газона и отряхиваясь, Харламов выругался в сердцах, что случалось с ним довольно редко. И хотя Тарасов находился в нескольких десятках метров от этого эпизода, эмоциональный всплеск в поведении молодого игрока он заметил, подозвал Харламова к себе и выгнал с тренировки. Тот, опустив голову, уныло побрел в раздевалку. Но это было только начало. Мэтр назначил собрание, на котором Харламова «песочили» и тренер, и ветераны. Как говорят, «промывали мозги» чуть ли не целый час. «А знаете, сколько за час можно высказать игроку. И самый великий мой грех заключался, по мнению тренера, как раз в том, что я обругал старшего товарища, ветерана команды. Это был, по глубочайшему убеждению Тарасова, ужасный проступок, недостойный хоккеиста ЦСКА», — вспоминал Валерий Харламов в автобиографии.

А был в их отношениях и вообще оскорбительный эпизод для такого таланта, как Харламов, когда Тарасов со страниц всесоюзной прессы буквально заклеймил Валерия Харламова после игры с «Химиком» в 1975 году. О нем мы расскажем чуть позже. Так что определенное и довольно значительное время отношение Анатолия Тарасова к Валерию Харламову было отнюдь не таким «розовым», как можно представить, читая упомянутый очерк мэтра.

И все же именно Анатолий Владимирович Тарасов сыграл решающую роль в судьбе Валерия Харламова, приложив много усилий и потратив много времени на то, чтобы «форвард № 17» стал подлинной звездой мирового хоккея. «На мой взгляд, Тарасов дал Харламову понимание того, что такое хоккей как смысл жизни. Я думаю, что Тарасов во многом, конечно, изменил бесшабашный стиль и отношение Харламова к жизни, все-таки он был для него сдерживающим моментом. Не только для него. Думаю, что в силу обстоятельств, и субъективных, и объективных, многие из них покатились бы с катушек раньше, если бы не вот такая бульдожья хватка Анатолия Владимировича. Как говорят, если спортсмену, футболисту, хоккеисту — 20 лет, ты его уже ничему не научишь. Поэтому, наверное, если Ерфилов научил Харламова хоккею как таковому, его азам, то Тарасов научил его хоккею как некоему жизненному процессу: что такое команда, как воплощать в жизнь некие тренерские концепции, что такое тактика», — убежден Григорий Твалтвадзе.

Постоянное общение с игроком в ходе многочисленных зарубежных турне укрепило комментатора Владимира Писаревского в том, что Валерий Харламов обладает своей сложившейся философией игры. В основе ее лежали упорство и терпение на ледовой площадке, помноженные на безусловный талант и природные данные, которые направил в нужное русло Анатолий Тарасов.

«Из комментаторской трибуны складывалось впечатление, что Валера всегда играл легко и свободно, у него не было никакой зацикленности на каких-то схемах или жестких игровых рамках. Он всегда старался что-то придумать, творить, даже когда только попал в основу. А у Тарасова не забалуешь, попробуй не выполни указание тренера в ЦСКА, моментально вылетишь из основы. Выходит, разглядел в нем искру армейский наставник», — уверял Писаревский, который наблюдал за Харламовым не только во время первых игр, но и на тренировках команды ЦСКА в конце 1960-х.

…Мало кто сейчас вспомнит, кому из больших начальников пришла в голову мысль создать пару Чернышев — Тарасов. Достоверно известно, что Тарасова и Чернышева перед тем, как назначить на работу тренерами сборной СССР, вызвали в ЦК КПСС и доходчиво объяснили им, что вся их дальнейшая работа должна строиться на принципах товарищества и взаимного уважения друг к другу.

Их внешнее отличие проявлялось действительно во всем, начиная с манеры одеваться на тренировках. Аркадий Иванович Чернышев, как правило, был в своем неизменном на протяжении многих лет шерстяном спортивном джемпере, надетом под пиджак. Появлявшийся на публике во всем черно-сером, он как бы подчеркивал, что предпочитает находиться в тени. И совершенно по-иному выглядел Тарасов: часто в броском спортивном костюме с буквой «Т» — первая буква фамилии на спине, там, где у хоккеистов обычно пришивались номера. Эта куртка, пошитая по заказу Тарасова после скандального матча ЦСКА-Спартак в 1969 году, когда он, на глазах у Брежнева, увел армейцев в раздевалку, действовала, как красная тряпка на быка, на его недругов. «Что он себе позволяет, совсем распоясался», — говорили некоторые спортивные функционеры.

Аркадий Иванович во время матчей стоял или сидел на месте, почти не произносил фраз, лишь изредка своим негромким голосом делая короткое замечание сменившемуся игроку. Ему не было равных в таланте дирижировать игрой, в принятии решений, какое именно звено выпустить на площадку в тот или иной момент игры. Прекрасно зная достоинства и недостатки каждого из игроков, он находил нужные слова в самом пылу игры, когда хоккеист, казалось, не слышит ничего, кроме внутреннего голоса и отчаянно бьющегося сердца. Ему не было равных в умении общаться с новобранцами сборной.

Аркадий Иванович был внимателен к игрокам, жил их заботами. Не случайно они приходили к наставнику не только по хоккейным делам, но и, как говорится, «излить душу», зная, что тренер выслушает их со вниманием, подскажет советом, и если это зависит от него, то обязательно поможет. В отличие от Тарасова Чернышев был неизменно сдержан и корректен, при этом часто смягчал эмоциональные, порой излишне резкие выпады в адрес хоккеистов своего напарника, тем самым снимая у игроков психологическое напряжение.

«Аркадий Иванович отличался от других тренеров тем, что позволял творить. У Тарасова всё было зажато в правило, как в армии: “Туда не ходи, сюда не беги”», — признавался Александр Мальцев.

«Тарасов с Чернышевым не были друзьями. Но уважали друг друга, оба были полковниками. Нынче говорят исключительно про Тарасова, а главным-то в сборной был Чернышев! У Чернышева интуиция была невероятная — кого и когда выпустить», — вспоминал Игорь Тузик.

«Аркадий Иванович почти не повышал голос, да это ему и не требовалось. Сама манера его поведения — уравновешенная, мудро-спокойная, уверенная — благотворно действовала на коллектив. Чернышева, по-моему, ничто не могло вывести из себя, — писал в своей книге «Хоккейная эпопея» Владислав Третьяк. — Однажды во время олимпийского турнира в Саппоро один из соперников нашей команды явно умышленно, желая как-то нас раздразнить, спровоцировать, бросил шайбой в Аркадия Ивановича, который стоял у скамьи. Чернышев даже не переменил позы: как стоял, облокотившись о бортик, так и остался стоять. А хулигана того, к слову сказать, наши ребята крепко проучили».