Третий секрет - Стив Берри

Один из кардиналов пытался ответить, и Валендреа жестом руки остановил его:

— Не надо говорить, что вы голосовали за меня. Вы все поддержали Нгови. Но утром все будет иначе. Кроме того, я хочу, чтобы перед началом сессии все колеблющиеся склонились на мою сторону. Я рассчитываю на победу в четвертом туре, и от вас троих зависит, случится ли это.

— Это нереально, — ответил один из кардиналов, отведя глаза.

— Нереально то, что вам удалось избежать испанского правосудия за растрату церковных денег, — сдерживая подступившую ярость, прошипел Валендреа. — Все знали, что вы вор, но у них не было доказательств. Они есть у меня, мне предоставила их одна юная сеньорита, с которой вы хорошо знакомы. И вам двоим тоже лучше умерить свои амбиции. — Лица всех троих побелели. — Я знаю кое-что не очень приятное и о вас. Вы в курсе того, что мне нужно. Начните процесс. Обратитесь к помощи Святого Духа. Я не хочу знать как, но вы должны это сделать. В случае успеха вы останетесь в Риме.

— А если мы не хотим оставаться в Риме? — спросил другой.

— Неужели лучше оказаться в тюрьме?

Обозреватели, пишущие о делах Ватикана, любят предполагать, что происходит во время конклава. Все книжные полки забиты журналами с описанием того, как богобоязненные прелаты идут на сделку со своей совестью. На прошлом конклаве некоторые кардиналы называли недостатком Валендреа его молодость, поскольку слишком долгое правление одного человека не идет на пользу церкви. Лучше всего, если понтификат длится от пяти до десяти лет. Если больше — могут возникнуть нежелательные последствия. И это мнение не лишено оснований.

Власть вкупе с непогрешимостью составляют слишком опасную смесь. Но именно эта смесь и позволяет реформировать церковь. Престол святого Петра представляет собой верховную трибуну, и с сильным Папой нельзя не считаться. Валендреа собирается стать именно таким Папой, и его совершенно не устраивает, чтобы из-за троих ничтожных глупцов расстроились все его планы.

— Утром я хочу услышать свое имя семьдесят шесть раз. Если мне придется ждать, это приведет к определенным последствиям. Сегодня мое терпение подверглось испытанию. Мне бы не хотелось, чтобы это произошло еще раз. Если до завтрашнего дня мне не придется улыбаться верующим с балкона собора Святого Петра, то не успеете вы вернуться в свои комнаты в Санта-Марте за своими вещами, как от вашей репутации ничего не останется.

Проговорив все это, он повернулся и ушел, не дав им возможности произнести ни слова.

Меджугорье, Босния и Герцеговина

29 ноября, среда

1.40

Мишнер пытался различить окружающее сквозь туманную пелену. В голове стучало, желудок выворачивало наизнанку. Он пытался твердо стоять на ногах, но не мог. В его горле стоял вкус желчи, перед глазами все кружилось.

Он до сих пор стоял под дождем, который стал гораздо слабее. Раскаты грома свидетельствовали, что ночная гроза продолжалась, но были слышны уже в некотором отдалении. Он поднес к лицу часы, но в глазах мелькали разноцветные пятна, и он не мог разглядеть светящийся циферблат. Мишнер помассировал лоб. На затылке ощущалась шишка.

Он подумал о Ясне и уже был готов произнести ее имя, когда в небе показался яркий свет. Сначала он решил, что это очередная вспышка молнии, но это сияние было гораздо меньше, им как будто кто-то управлял. Мишнер подумал, что это вертолет, но когда сине-белое свечение приблизилось к нему, он не услышал никакого звука.

Сияние проплывало перед ним в нескольких футах от земли. Кружилась голова, и странное ощущение внутри не давало ему стоять на ногах. Он лег на каменистую землю и стал смотреть в небо.

Сияние стало ярче.

Мишнер ощутил приятный прилив тепла. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза от слепящего света, и сквозь щели между пальцами увидел возникший образ.

Женщина.

На ней было серое платье с голубой отделкой. Лицо скрывала белая вуаль, на фоне которой отчетливо выделялись локоны ее золотисто-каштановых волос. У нее были выразительные глаза, и весь ее облик светился светом разных оттенков — от белого и голубого до бледно-желтого.

Мишнер узнал это лицо и это платье. Как на той статуе, которую он видел в доме у Ясны. Фатимская Дева.

Сияние стало не таким ярким, и, хотя Мишнер по-прежнему не мог видеть ничего дальше чем в нескольких дюймах перед собой, он ясно различал женщину.

«Встань, отец Мишнер», — произнесла Она мелодичным голосом.

«Я… пытался… Не могу», — заикаясь, ответил он.

«Встань».

Он с усилием поднялся на ноги. Голова больше не кружилась. Исчезло неприятное ощущение в желудке. Он посмотрел на свет.

«Кто вы?»

«А ты не знаешь?»

«Дева Мария?»

«Ты говоришь так, как будто это неправда».

«Я верю, что это правда».

«Ты очень строптив. Я понимаю, почему избрали именно тебя».

«Избрали для чего?»

«Я давно сказала тем детям, что я оставлю знак для неверующих».

«Значит, теперь Ясне известно десятое откровение?»

Мишнер разозлился на себя за свои вопросы. Мало того что у него начались галлюцинации, теперь он еще и разговаривает со своим видением!

«Она благословенная женщина. Она исполнила волю небес. Другие, даже те, кто называет себя набожными людьми, не смогли этого сделать».

— «А Климент Пятнадцатый?»

— «Да, Колин. Я один из них».

Голос стал низким, и теперь перед Мишнером возник образ Якоба Фолкнера. На нем было полное папское облачение: накидка, пояс, епитрахиль, митра и плащ — так он был одет во время своих похорон, в своей правой руке он сжимал посох. Мишнер вздрогнул от неожиданности. Что происходит?

«Якоб?»

«Больше не пренебрегай волей небес. Исполни мою просьбу. Помни, верному слуге можно сказать многое».

То же самое сказала ему и Ясна. Но почему бы во время галлюцинации ему не услышать знакомые слова?

«В чем мое предназначение, Якоб?»

Теперь Мишнер увидел отца Тибора. Священник был одет так же, как и во время их первой встречи в приюте.

«Ты станешь знаком для всего мира. Маяком, зовущим к покаянию. Посланцем, возвещающим, что Бог существует».

Не успел Мишнер ответить, как перед ним снова возник образ Девы Марии.

«Следуй велению собственного сердца. В этом нет ничего плохого. Но не теряй веру, поскольку в конце концов у тебя останется только она».

Видение стало возноситься вверх, превращаясь в сияющий шар, растворившийся в ночной темноте. По мере его удаления у Мишнера все сильнее болела голова. Когда свечение наконец исчезло, перед глазами Мишнера все завертелось, его вырвало — и он потерял сознание.