Абсолютные друзья - Джон Ле Карре

Фрау полковник ждет важного гостя из Москвы, и никто не может выкосить лужайку перед ее домом? Трава фрау полковника не должна ждать ни минуты. Саша уже стоит на пороге вместе с косилкой и готов незамедлительно приступить к выполнению этого особо важного задания.

И, однако, как такое могло быть, из года в год спрашивает себя Манди, в столь огромной, всемогущей и бдительной системе государственной безопасности, как Штази? Разве Штази не является моделью легендарной прусской эффективности, той самой, которая позволяет учитывать каждый подшипник, огрызок карандаша или золотой зуб?

По требованию Лондона, да и из собственного любопытства, Манди, варьируя слова, десятки раз задавал Саше этот вопрос, но всегда получал один и тот же ответ: гигантская бюрократия помешана на собственной секретности, а потому ее слабые места гораздо лучше видны не тем, кто смотрит вниз с самого верха, а стоящим внизу.

* * *

Сашино «закапывание» быстро приносит неожиданные находки. Одна из них – старый сейф, запертый на ключ и давно уже неиспользуемый, который стоит в прихожей личного секретаря Профессора, женщины необъятных размеров, одной из многих, кто не может устоять перед чарами Саши. Функция сейфа – служить подставкой для вазы с искусственными цветами, которыми она скрасила унылый интерьер. Она однажды упомянула, что сейф давно уже пуст, и, когда Саша как бы случайно врезался в него тележкой с кофейными принадлежностями, глухой звук подтвердил ее правоту. Как-то ночью, позволив себе ознакомиться с содержимым ее большущей сумочки, он находит одинокий ключ с прицепленной к нему биркой. Вот так сейф становится его сокровищницей, куда он складывает добытые крупинки золота.

В отсутствие коллеги, такой же мелкой сошки, как и он сам, по случаю какого-то большого праздника, Саша получил в свое полное распоряжение хранилище устаревшего шпионского оборудования, ожидавшего отправки в одну из стран третьего мира, союзника в борьбе с империалистическим врагом. К моменту возвращения коллеги Саша стал владельцем сверхминиатюрной фотокамеры, руководства по ее использованию и двух больших коробок с кассетами для нее. И теперь, вместо того чтобы выносить украденные документы из здания, Саша мог их фотографировать, а потом уничтожать или возвращать на прежнее место. Выносить крохотные кассеты было куда как проще. Их могли найти только при тщательном обыске, с раздеванием догола в специальном помещении. Но, по молчаливому согласию, любимого сына Профессора никогда не подвергали столь унизительной процедуре.

– Я, конечно, не знал, как положено хранить отснятые, но непроявленные микропленки, но руководство сняло все вопросы, – вспоминает Саша. – Прежде всего кассеты следовало положить в презерватив, презерватив – в брикет или стаканчик мороженого, мороженое – в морозильник. Товарищи, работающие в тех местах, где не было холодильников, мороженого и презервативов, наверное, пользовались другим руководством.

Тем же манером он фиксировал и подслушанные разговоры.

– Я излагал мои мысли на бумаге в уединении своей квартиры. Бумагу фотографировал обычным фотоаппаратом с 35-миллиметровой пленкой. Потом бумагу сжигал, а пленку добавлял к уже имеющейся коллекции.

* * *

А потом наступил вечер золотой пятницы, когда Саша заносил в реестр поданные за неделю заявления граждан несоциалистических стран, желающих получить визы на въезд в Германскую Демократическую Республику по служебным делам. И с одного из заявлений на него глянула легко узнаваемая физиономия Манди, Эдуарда Артура, рожденного в Лахоре, Пакистан, мужа Кейт, урожденной Эндрюс, разъездного представителя Британского совета. А к заявлению прикололи листок из Центрального архива Штази:

«1968–1969: член Социалистического клуба Оксфордского университета и Общества культурных связей с СССР, активист движения борьбы за мир, участник различных маршей… во время учебы в Свободном университете Берлина (Западного) участвовал в антикапиталистических, антивоенных демонстрациях… жестоко избит западноберлинской полицией… депортирован из Западного Берлина за бунтарские и анархические тенденции» (отчет западноберлинской полиции, источник – ЦЕЗАРЬ).

Сашин рассказ о том, что произошло потом, навеки запечатлелся в памяти Манди. Они тогда сидели в одном из баров Дрездена, где проходила международная агротехническая конференция.

– Едва я увидел твое не такое уж красивое лицо, меня тут же осенило, совсем как Архимеда. Мои не-проявленные пленки избежали тысячелетнего пребывания в толще мороженого. В понедельник утром, когда я принес твое заявление Профессору, моя рука дрожала. Профессор это заметил. А разве мог не заметить? Она дрожала весь уик-энд.

– Саша, – спросил он меня, – почему у тебя дрожит рука?

– Товарищ Профессор, – ответил я. – В пятницу вечером Провидение подарило мне шанс, о котором я и не мечтал. Думаю, что теперь, под вашим мудрым руководством, я наконец-то смогу оправдать ваше доверие и внести более активную лепту в борьбу с теми, кто изо всех сил пытается притормозить наступление социализма. Я умоляю вас, товарищ Профессор, как мой наставник, как верный друг и соратник моего героического отца, предоставьте мне возможность доказать, что я его достоин. Этот англичанин Манди – неизлечимый буржуа, но ему небезразлична судьба человечества, пусть он и не всегда выбирает правильные средства для того, чтобы улучшить ее, что следует из его досье. Если вы позволите мне, под вашим неусыпным руководством, направить его агрессивность и радикализм в нужное нам русло, клянусь, разочарованы вы не будете.

– И ты не возражал? – робко спрашивает Манди.

– Против чего? – воинственно осведомляется Саша.

– Ну… что я передам твою информацию ненавистным капиталистам Запада?

– Ты мелешь чушь, Тедди. Мы должны бороться со злом во всех его проявлениях. Одно зло не может оправдать другое или превратить его в добро. Как я тебе уже говорил, если б я мог также шпионить и для Америки, я бы с радостью на это пошел.

Стюардесса просит Манди застегнуть ремень безопасности. Самолет идет на посадку в аэропорту Гданьска, где его ждет сорок девятая встреча со своим тайным агентом и ближайшим другом.

* * *

Тед Манди этих дней – матерый «волк» международных тусовок. Заведи его с завязанными глазами в набитый людьми шатер или конференц-холл, дай несколько мгновений, чтобы принюхаться к табачному дыму и запаху дезодорантов и духов, прислушаться к разговорам, и он точно скажет, какой это час и какого дня обычного пятидневного марафона, кто из деятелей и чиновников культуры и от каких стран присутствует, будет ли опубликовано в газетах совместное заявление, или на прощальном банкете опять придется выслушивать особые мнения и ехидные речи недовольного меньшинства.

Важный фактор – уровень враждебности, свойственной «холодной войне». Если политическая атмосфера напряженная, делегаты будут изо всех сил нащупывать точки соприкосновения. Если напряжение спадает, верх возьмут узкопрофессиональные интересы, все перелаются, как собаки, а закончится все просто: многие из тех, кто на людях едва не разорвали друг друга в клочья, разойдутся парами по номерам, чтобы забыть о своих разногласиях в яростном совокуплении.