Осквернитель - Павел Корнев

Лучи заходящего солнца били прямо в широкое окно, и комната была хорошо освещена, поэтому за светильником я ходить не стал и попросту улегся на пол. Заглянул под диван и вскоре заметил тусклый серебряный отблеск у самого плинтуса. С трудом дотянулся самыми кончиками пальцев до оброненной кем-то безделушки и озадаченно уставился на серебряный колокольчик с одеяния брата-экзорциста. И не просто колокольчик, но вырванный с мясом.

А ведь знаю точно: пришивают их ох как крепко – Берте нипочем было не оторвать. Да и мужику далеко не всякому это под силу. Если только монах сам зацепился им за диван и резко рванулся. Или его рванули…

Я внимательно оглядел пол, потом обошел всю комнату, но больше ничего подозрительного не обнаружил. Тогда еще раз пробежался по дому и у двери черного хода приметил на косяке непонятное бурое пятно.

Кровь? Не факт, но очень похоже.

И если так – не значит ли это, что здесь тащили тело?

Выйдя на задний двор, я увидел на посыпанной гравием дорожке длинный след, словно бы оставшийся от волочения чего-то тяжелого, мысленно продолжил его и, не сдержавшись, выругался: след шел к погребу.

Бесов праздник!

Заскочив в приткнувшийся к особняку сарайчик, я отыскал среди садового инвентаря увесистый молоток, выбежал на улицу и парой резких ударов сбил с ржавых петель крышки погреба навесной замок.

Резкий металлический лязг разлетелся по округе, но меня это сейчас нисколько не волновало – из-под земли повеяло запахом крови. Сердце стиснула ледяная ладонь, дышать стало невмоготу, перед глазами все поплыло, а я лишь смахнул навернувшиеся на глазах слезы и по шаткой лесенке полез вниз. Усилием воли заставил умолкнуть рвавших на куски душу бесов, перевернул ближайшее тело на спину и с облегчением перевел дух.

Борода, седые космы, нос картошкой – не Берта, садовник!

Спихнул его с кухарки, обнаружил тут же брата-экзорциста с разбитой головой, но и только, больше никого в подвале не оказалось.

Берты здесь нет! Я с облегчением перевел дух, и стиснувшая сердце безнадега начала понемногу отступать, сменяясь лютой, бешеной злобой на всех и вся.

Играть со мной вздумали?

Ну-ну, сейчас поиграем…

Я поднялся наверх, вытер перепачканные пылью ладони о висевшую на веревке рубаху и направился к задней калитке, выходившей в узенький проулок позади дома. Пока шел, смотрел по сторонам и – увидел…

Увидел кружевной обрывок, зацепившийся за обломанную ветку.

Принюхался, уловил аромат любимых духов Берты и скрипнул зубами от злости.

Вот как, значит? Самые умные, да? Зря вы так…

Помассировав занемевшую с левой стороны грудину, я недобро усмехнулся, захлопнул за собой оказавшуюся незапертой калитку и зашагал по переулку. На соседнем перекрестке перекинулся парой слов с дожидавшимися меня у кареты охранниками и вернулся, но не в пустой особняк Берты, а к домику знахарки.

Поднялся на крыльцо, постучал и, когда старуха отперла дверь, решительно шагнул через порог.

– Святые угодники! – всплеснула руками Ада. – Да у вас в лице ни кровинки, мастер Шило! Узнали, что с Бертой?

– Нет, не узнал, – поморщился я, проходя на кухню. – Где старый?

– Да все в мастерской своей возится, совсем из ума выжил на старости лет! – Знахарка доковыляла до растопленной плиты и сняла с нее чайник. – Вы присаживайтесь, мастер! Сейчас напою вас свежим отваром. Сейчас-сейчас…

Возражать я не стал и послушно опустился за стол.

– Сейчас-сейчас, любезный вы мой, сейчас… – продолжала бормотать себе под нос бабка, наполняя кружку, потом выставила ее передо мной и вернулась к плите. – Сейчас что-нибудь на стол соберу, вы уж простите дуру бестолковую, сейчас все будет… – принялась она копаться в кухонном шкафу.

Я смочил в отваре губы и спросил:

– Яду-то успела сыпануть, старая? – спросил наобум, располагая одними лишь догадками, но вопрос угодил точно в цель.

Знахарка обмерла, словно не веря собственным ушам, а потом обернулась, и тут уж пришла моя очередь замирать на месте от изумления.

В сухоньких старческих ручонках дрожал нелепо огромный на фоне тщедушной ведьмы арбалет. И паника, плескавшаяся в безумных глазах Ады, не предвещала ничего хорошего.

Рывком перевернув стол, я вместе со стулом завалился на спину, и сразу – щелк! – туго стукнула арбалетная струна. Тяжелый болт насквозь прошил доски столешницы и засел в ней, щерясь целым венцом острых щепок.

«Ну, ведьма…» – только промелькнуло у меня в голове, и тут на кухню ворвался компаньон Ады. Наемник с ходу замахнулся пехотным тесаком; я коротко ткнул его каблуком сапога в колено, мениск не выдержал, и нога старого вояки подломилась.

С протяжным воем он растянулся рядом, а откатиться уже не успел, – трехгранный клинок вошел ему под челюсть по самую рукоять.

Мастерство не пропьешь…

Не тратя времени на высвобождение шила, я вскочил и взмахнул изогнутым пахартским ножом, отгоняя бросившуюся наутек знахарку обратно к кухонной мойке.

– Назад! – рыкнул я.

Ада взвизгнула и швырнула в меня арбалетом.

Пустое! Я легко отбил разряженное оружие в сторону, подскочил к ведьме и, ухватив за пучок седых волос, приложил головой о стену. После толкнул оглушенную старуху на мойку, приставил к шее нож и потребовал:

– Говори!

– Ничего не знаю, мастер! – залилась Ада горючими слезами. – Это все бес плешивый попутал!

– На куски порежу! – пообещал я, с досадой глянув на бездыханное тело старого вояки.

Дед свинью подложил? Да никогда не поверю, что у него ума на такое хватило!

– Это все старый, это он все устроил! – продолжила уверять меня ведьма, беззвучно сотрясаясь в рыданиях.

Я встряхнул ее и предупредил:

– Считаю до трех.

– Поверьте, мастер! – взмолилась знахарка. – Это он и его дружки меня с пути истинного сбили!

– С пути истинного тебя полвека назад сбили, – нахмурился я, но хватку слегка ослабил. – Рассказывай с самого начала. Упустишь что – зарежу.

– Не губите!

По морщинистым щекам Ады катились крупные слезы, вот только веры им не было ни на грош, поэтому я начал отсчет:

– Раз!

– Пощадите, мастер!

– Два!

– Все расскажу, все как на духу выложу, – пообещала Ада, – только не губите…

– Расскажешь что-нибудь полезное – не трону.

Старуха шмыгнула носом и попыталась отодвинуться от мойки; я не позволил и прижал ее обратно. Знахарка поерзала-поерзала, поняла, что ничего не выйдет, и зашамкала беззубым ртом.

– Все ведь невинно начиналось, – будто жалуясь, произнесла она наконец. – Просто просили не только вам о Берте докладывать, но и одному знакомцу этого олуха. Золота в два раза больше, а греха никакого – ну как устоять? Да и грозился старый меня со свету сжить, если упорствовать буду.