Жалобная книга - Макс Фрай

А я – истеричная идиотка, тварь неблагодарная, непропеченная Галатея, позорно, с грохотом вывалившаяся из печи в самый разгар обжига. Если мерзостная тетрадка действительно порождение моих тайных страхов и стыдных предсонных грез – не знаю, как меня земля носит. На ее месте я бы не. Я и на своем-то месте от омерзения содрогаюсь – теперь, задним числом.

– Прости, – говорит тем временем несостоявшийся Иуда, рыжий полуангел, Пятнадцатый мой Аркан, Максим (не соврал) Юрьевич, согласно обнаруженным в ходе обыска документам, Оле-Лукойе по профессии, Иерофант по нумерологическому раскладу, Гудвин – не то чтобы шибко великий, зато, увы, вполне прекрасный. Настолько, что девочку Элли к нему лучше бы на пушечный выстрел не подпускать, да и насчет Железного Дровосека есть у меня некоторые сомнения…

– Я, – говорит он, не слишком старательно изображая покаяние, – должен был думать головой, а не жопой, когда тебя сюда притащил… С другой стороны, мне очень нравится, что ты теперь тут живешь.

– Почему? – спрашиваю, лишь бы что-то спросить.

Нет, вру, не лишь бы. Просто, вопреки всему, надеюсь: вот сейчас произойдет некое невероятное событие (скорее взрыв, чем поцелуй, хотя второе больше в моем вкусе), которое отменит все, что я успела сдуру наворотить. Или ладно, не отменит, просто наполнит новым каким-то смыслом, и я пойму наконец, зачем все это было нужно: мерзостная тетрадка в переплете цвета свежего дерьма, помрачение рассудка, визг, вопли, снова визг, неохотное, недоверчивое раскаяние и, наконец, испепеляющий, невыносимый стыд.

– Есть в этом что-то правильное, – туманно объясняет рыжий. – Ты уж, пожалуйста, живи тут у меня, ладно?

Нашел кого уговаривать. Можно подумать, я чемоданы пакую. Ага, как же!

Но по крайней мере, я стараюсь быть честной. Терять-то мне все равно нечего. Хуже точно не будет.

– Если уж после тетрадки этой никуда не ушла… – говорю. – Хотела ведь сбежать, очень хотела, но не смогла.

– Вот и хорошо, что не смогла. Вот и молодец.

И вдруг берет мою руку, подносит к губам. Изумленно гляжу на него. Не знаю даже, что сказать на такое старомодное безобразие? А уж в текущем контексте выглядит и вовсе как издевка. Зачем?..

И тут не знаю уж каким – шестым, седьмым, двадцать вторым? – чувством улавливаю его настроение, если такой чудовищный душевный раздрай можно назвать настроением. И понимаю: невозмутимый мой наставник в таком же смятении, как я сама, если не хуже. Ну и дела!

«Гори все огнем», – думает он сейчас.

Я с ним совершенно согласна. Гори все огнем, да, действительно. Хорошо бы синим пламенем, но и обычное оранжевое тоже сойдет. Не в моем положении носом крутить, выбирая оттенки.

Покорная нашему слаженному дуэту, на окне вспыхивает соломенная штора. Это не обычное «бытовое возгорание» – или как там пишут в протоколах пожарной службы. Ни горящей свечи, ни спичек, ни лампы, ни даже пепельницы с окурками не было на этом подоконнике. Об увеличительных стеклах и солнечных зайчиках даже говорить смешно на исходе пасмурного мартовского дня. Просто мы подумали, да. А этот дом, выходит, действительно вполне волшебное место. Если уж гнусную тетрадку из моих потаенных рефлексий смастерил, то занавеску ему подпалить – тьфу. Не фокус даже, а обычное течение дел.

Мой автопилот тем временем успел смотаться на кухню. Открыл кран до упора, схватил первую попавшуюся кастрюлю, поставил ее наполняться водой, а сам с бутылкой «Святого источника» наперевес вернулся к месту пожара. Выплеснув газировку на пылающую солому, побежал обратно на кухню. Я тут, правда, ни при чем. В критической ситуации у меня обычно нет ни собственной воли, ни выдержки, ни характера. В критической ситуации я впадаю в ступор, и за дело берется мой автопилот. Вот он действительно молодец, но в этом нет никакой моей заслуги. Просто повезло.

Хозяин дома тем временем тоже не зевал. По счастию, его автопилот мыслил куда более глобально, чем мой. Пока я моталась по воду, он содрал горящую занавеску с окна, уволок в ванную. На том, собственно, катастрофа и завершилась.

– Можешь закрывать кран, – говорит. – Обойдемся, пожалуй, без хлябей.

Нервно хихикая, я – именно я, автопилота к тому времени уже след простыл – повинуюсь. Иду на кухню, перекрываю воду. Как раз вовремя, узкий слив не справлялся уже с этаким напором. Предотвратив потоп, чуть было не пришедший на смену пожару, рассеянно оглядываюсь по сторонам в поисках какой-нибудь медной трубы, а потом опускаюсь на топчан, кладу руки на стол, голову на руки, смеюсь тихонько. Победитель огненной стихии бродит где-то рядом. Поскрипывает половицами, постукивает дверцами кухонных шкафов. Внезапно разражается тихой, но вполне задушевной бранью. Я поднимаю голову. Что стряслось?

– Печет, – лаконично объясняет он. – Обжегся-таки… Ничего, у меня мазь хорошая, облепиховая. Только я от нее буду сейчас желтый, как канарейка, с головы до ног. И все вокруг, соответственно. Ты в том числе.

– Почему? – удивляюсь.

– Потому что мазь красится. А я при этом свинтус, каких поискать. Вот сейчас, смотри, буду ставить флакон на место и испачкаю шкаф. Имей в виду: я не нарочно. Само получается…

Он честно выполняет свое обещание. На дверце появляются два ярких желтых пятна. Виновник безобразия немедленно влезает в одно из них рукавом; миг спустя неловко поднимает руку, и кончик его носа тоже становится желтым. Я хохочу, как сельская девчонка, впервые попавшая в цирк.

– Ты бы, между прочим, – говорит он, – рубашку мою, что ли, надела. А то вот полезу к тебе обниматься, и кирдык твоей блузке, не отстираешь потом эту дрянь. Жалко…

Загипнотизированная его угрозой, иду переодеваться. На всякий случай, юбку тоже долой, вместо нее наденем хозяйские вельветовые штаны. И хотелось бы оставаться красавицей (сейчас как никогда, если уж на то пошло), но слишком уж скуден мой гардероб, а целебная мазь и правда желта и вездесуща сверх меры.

Вернувшись на кухню, обнаруживаю, что джезва в полной боевой готовности снова стоит на плите (на ручке желтое пятно), а хозяин дома устроился на топчане, пачкает сосредоточенно свою клавиатуру, мою чашку и заодно покрывало. Отлично, словом, время проводит.

Завидев меня, подвинулся. Дескать, садись рядом. А мне того и нужно, собственно. Посидеть с ним бок о бок, бедро к бедру – для начала. А если выполнит свою угрозу и обнимет – что ж, я за себя не ручаюсь.

И ведь действительно руку на плечо мне положил. Вполне, кажется, по-братски, но лиха беда начало.

– Бед мы с тобой, Варенька, можем натворить, – говорит строго, – немыслимых. Впрочем, не только бед, надеюсь. Из давешнего пожара основной вывод: нужно очень, очень осторожно думать, когда мы вместе. И все будет путем.

Киваю молча. Что тут скажешь? Сама ведь видела, как пламя занялось; сама знаю, почему так вышло.

– Это, – спрашиваю осторожно, – у всех… ваших… наших… Это у всех накхов так происходит?