Побег аристократа. Постоялец - Жорж Сименон

— Предупреждаю: если вы не замолчите, я набью вам морду.

Ростом он был пониже Эли, но зато мускулистее. Карандаш в его пальцах снова побежал по бумаге, стол опять затрясся.

Прошло несколько минут, и Моисей при всем своем хладнокровии поднял голову, настороженный наступившим молчанием. Его собеседник не шевелился, словно нарочно избегал любого движения. Он уставился на маленький красный глазок в печной дверце, его нижняя губа обмякла и отвисла.

Моисей вернулся к работе, и вскоре Нажеар бесшумно, даже воздуха почти не потревожив, встал, направился к двери, затем к себе в комнату и заперся там без света, с потухшей печкой.

Около четырех, когда фонарщик уже прошел по улице, мимо окна проскользнули две фигуры. Эли узнал мадам Барон и Антуанетту. Ключ повернулся в замочной скважине. Отворилась дверь. В коридоре раздались шаги. Но женщины едва успели дойти до кухни, когда мальчик, забегавший сюда каждый день, бросил в почтовый ящик газету.

Нажеар, спеша завладеть ею, устремился на кухню, где Моисей собирал свои бумаги. Стол загромождала груда мелких пакетов. Мадам Барон сказала:

— Антуанетта, ступай переоденься.

Еще не успев даже снять свою черную шляпу, она подбросила угля в топку, налила в чайник воды, поставила его на огонь. На морозе ее лицо порозовело. На шерстинках ее мехового шарфа сверкали бриллиантовые искорки инея.

— Без нас никто не заходил, господин Моисей?

— Никто, мадам.

Не взглянув на Нажеара, она в свой черед пошла переодеваться, Моисей последовал за ней. Плетеное кресло скрипнуло, когда Эли плюхнулся в него. Зашуршали газетные страницы. На первой ничего не было, на второй тоже. Однако на третьей он увидел заголовок «Дело ночного поезда».

Всего несколько строк. Эта история уже перестала быть злободневной.

«Брюссельская полиция продолжает расследование преступления, совершенного в ночном поезде Брюссель — Париж. Четыре дня тому назад она допросила некую Сильви Б., танцовщицу кабаре, ныне находящуюся в Брюсселе. С ее помощью была установлена личность убийцы. Это не кто иной, как некий Эли Нажеар, подданный Турции, любовник этой девицы. Его поиски остались безрезультатными. Предполагают, что Нажеар успел пересечь немецкую границу еще до того, как преступление было обнаружено. Девица Б. временно оставлена на свободе».

Эли осторожно оторвал эту часть страницы, газету же оставил на столе. Его глаза блестели. Он раскурил сигарету, сделал несколько глубоких затяжек.

Напряженно вслушался в звуки внутри дома. Его томило нетерпение. Пока мадам Барон спускалась вниз, он вскочил и уже ждал с открытым ртом, собираясь заговорить. Она отворила дверь и стала завязывать свой фартук.

— Что я вам говорил? — Его голос дрожал от радости, от гордости. Он протянул ей бумажный клочок, он настаивал: — Прочтите!

Потребность похвастаться была сильнее его, и он прибавил:

— Теперь они меня ищут в Германии!

Мадам Барон машинально вернула ему обрывок. Она прочла. Взяла кочергу, стала помешивать в топке, хотя надобности в этом не было, огонь горел исправно.

— Еще несколько дней и, как я и предвидел, мой отъезд станет…

— Помолчите! — оборвала она сухо.

Перед ее глазами неотступно стояли слова «… любовник этой девицы».

— Это же прекрасная новость. С того момента, когда меня стали разыскивать в другом месте…

— Да уймитесь вы! Оставьте меня! Идите в свою комнату!

— Если вы так воспринимаете…

«Любовник этой девицы…»

Она готовила ужин и плакала. Плакала беззвучно, как умеют плакать только женщины, чья молодость давно позади. Вошла Антуанетта. Спросила:

— Что случилось, мама?

— Ничего. Передай мне муку.

— Он опять что-нибудь брякнул?

— Нет… Оставь меня… Нервы совсем расшатались…

— Он будет ужинать с нами сегодня?

— А что поделаешь? Так надо!

Девушка стала развязывать пакеты. Там были две пары носков, черный шелковый галстук с маленькими белыми цветочками и еще один пакет поменьше, в нем оказалась узкая картонная коробочка.

— Авторучка ему понравится, — сказала Антуанетта. — На свои именины я тоже хочу такую.

Она стоила шестьдесят франков: имитация американской авторучки с золотым пером, но золота было только четырнадцать карат.

— Передай мне масло…

Эли еще раз перечитал сообщение «Газеты Шарлеруа», несколько раз сложил и без того маленький бумажный клочок и сунул его в карман своей фиолетовой куртки.

Вернулся Домб и прямиком пошел к себе. Моисей выбежал на улицу едва ли не со всех ног, на ходу вскочил в трамвай, но уже через полчаса снова был дома.

Из кухни доносились всевозможные звуки, в воздухе витали разнообразные запахи. Но никто против обыкновения из своих комнат не выходил. Эли, хотя сам закрыл шторы, легонько их отодвинул, чтобы наблюдать за тем, что происходит на улице.

Он первый услышал бубенчик разносчика, который остановился перед домом, и бросился к двери, зажав в кулаке заранее приготовленные деньги.

Это прибыл букет. Нажеар проскользнул обратно в свою комнату, не замеченный из кухни, и развернул посеребренную бумагу, чтобы освежить стебли водой из раковины. Валеско появился всего за несколько минут до семи. Эли был начеку, тотчас открыл свою дверь и взял протянутый ему студентом продолговатый пакетик.

— Сто шестьдесят франков… Это настоящая… Можно будет поменять, если перо не подойдет…

На кухне мадам Барон вытирала глаза, они все еще были на мокром месте. Она не плакала в прямом смысле этого слова, но ничего не могла с собой поделать: глаза снова и снова влажнели.

— Он скоро придет, — сказала она.

Подождав, пока стечет вода с цветов, до этой минуты мокнувших в раковине, она распределила их по двум вазам, стоявшим на столе, который приобрел особенно праздничный вид оттого, что был покрыт скатертью в красно-белую клетку. Пакеты, обвязанные веревочками, уже лежали рядом с прибором господина Барона.

— Ты бы попудрилась, мама.

— Заметно, что я плакала? — И добавила через силу: — От Сильви писем нет.

Она видела, как подошел трамвай с непрозрачными стеклами. Какая-то машина мешала ей разглядеть, кто выходит из трамвая, но когда он зазвенел и тронулся, она заметила фигуру, в которой узнала господина Барона. Он пересекал улицу.

За этим последовали скрежет ключа в замке, шаги в коридоре. Открыв дверь, Эли расслышал восклицание Антуанетты:

— С именинами, папа!

Начались объятия, поцелуи. Бормотание голосов стало неразличимым. А те, наверху, тоже прислушивались к звукам дома, затаившись в потемках на лестничных площадках.