Падение Вавилона - Александр Афанасьев

Мастер-сержант смотрел на все это, и вопреки доводам разума ему почему-то было жаль афганцев. Он знал, что вот у этих людей, которые ползут раздавленные по обочине или потрясают кулаками в бессильной ярости, не дрогнула бы рука уничтожить американского солдата, а может быть – на чьих-то руках уже была американская кровь. Но ему все равно почему-то было жаль этих гордых, в чем-то очень наивных, жестоких и беспомощных в современном мире людей. Они не могли жить в современном мире, и поэтому они хотели устроить в своей стране заповедник, где они могли бы жить по нормам и правилам средних веков – но такой заповедник обречен изначально, современный мир вторгся в их маленький мирок сначала в образе американцев, которые искренне хотели помочь, а потом в виде стальной саранчи, равнодушно сталкивающей их на обочину…

Первая машина… Вторая… Третья.

Увидев бронетранспортер с поднятым, похожим на контейнер угловатым бронированным кузовом и несколькими антеннами, мастер-сержант понял – оно. Именно эту машину он сожжет во что бы то ни стало, пусть защищая и не свою землю, но выполняя свой долг. Эта…

Откинув покрывало, он встал на колено, развернул гранатомет, машинально оглянулся – для реактивного выхлопа место оставалось – и выстрелил…

Места все-таки не хватило – его чуть не сбросило выхлопом вниз, но дело было сделано. Реактивная граната метнулась вниз, ткнулась в броню – русские в свое время ездили с открытыми люками, у китайцев люки, как это и положено по уставу, были закрыты – и это их убило. Всех. Гранатометный заряд, рассчитанный на танк, угодил прямо в центр бронированного кузова и там разорвался. Машина дернулась – и задымилась, начала терять скорость.

Нападение! Опытный водитель в этом случае что есть дури давит на газ, пытаясь на скорости вырваться с места обстрела, китайцы все как один нажали на тормоз, остановив колонну. В нескольких местах уже горело, американцы били почти что в упор – сто пятьдесят – двести метров не дистанция для гранатометов, огонь велся сверху вниз, в слабозащищенные бортовые проекции и крышу, гранаты, рассчитанные на поражение танков, пробивали машины чуть ли не насквозь. Мастер-сержант, выпустив из рук гранатомет, схватил ESMAW с обнуленным прицелом – поправки вводить было некогда, прицелился и шарахнул термобарическим по машине, которая показалась ему наиболее опасной – со скорострельными пушками и контейнерами ракет, видимо зенитных. У машины полыхнуло, на какой-то момент ему показалось, что заряд не пробил броню – но тут полыхнуло еще сильнее, и грохнуло, и странного вида башня подскочила и плюхнулась набок, и полетели во все стороны взрывающиеся снаряды – это напоминало фейерверк в День независимости…

Первые два выстрела – а у каждого было по два снаряженных гранатомета – каждый отработал сполна, потом колонна начала оживать. Но тут – у китайцев были те же самые проблемы, которые были у советской армии тридцать лет назад – уроки того Афганистана мало кому пошли впрок. Американцы били сверху вниз и из всего вооружения колесных боевых машин пехоты – только скорострельные пушки зенитных установок могли их достать, да еще, пожалуй, автоматические минометы, если приноровиться стрелять прямой наводкой. Остальные боевые машины, в том числе с пятидюймовой танковой пушкой и с комбинацией тридцати– и стомиллиметровой пушки от советской БМП-3, были обречены встретить смерть на этой дороге, не имея возможности ни огня, ни маневра. Из машин высаживались китайские солдаты, десантники – но горы были крутыми и враждебными, они плевались смертью, китайцы пытались отвечать – но для того, чтобы стрелять снизу вверх, нужно было иметь опыт именно такой стрельбы, а вот сверху вниз их расстреливали как в тире. Колонна встала, огрызаясь огнем…

На этот раз вертолеты появились почти что вовремя, и это были не пакистанские «летаки». Это были настоящие китайские Z-10, по ценности примерно соответствующие американским «Кобрам» конца восьмидесятых – но в их кабинах сидели наиболее опытные пилоты-вертолетчики китайских ВВС, потому что настоящие боевые вертолеты в китайской армии появились совсем недавно, их было мало, и на них переподготовили самых опытных летчиков. Мастер-сержант Ингланд не заметил вывернувшие из-за горы винтокрылые машины, у него оставалось еще две ракеты к РПГ, и он не хотел уходить, не добив их в цель. Свистели, щелкали о камни пули, но он не обращал на них внимания, если до сих пор не попали – то и не попадут. Услышав странный свист, он в последний момент оглянулся и увидел вспышку выше него по склону и левее. Потом его что-то ударило, летели камни… и он больше ничего уже не видел…

Он не знал, когда пришел в себя, сколько он пробыл без сознания и что с ним происходило за все это время. Когда он открыл глаз – второй не открывался, правая сторона лица была покрыта какой-то коркой, он сначала подумал, что он попал в ад. Потому что, когда он лежал, закрыв глаза, было темно, и когда он открыл глаза – было тоже темно и были какие-то блики, то ли желтые, то ли красные – возможно, блики от адских котлов, куда бросают грешников… там ему самое то место. Он пытался сдержаться… но не сдержался и застонал.

– Тише, сержант… Тише… не время.

Мастер-сержант закашлялся, он не понимал, что происходит.

– Что… кто ты?

– Я Рили. Мне удалось уйти и вытащить вас. Данн тоже с нами, он ищет дорогу. Мы сейчас в пещере.

– А остальные…

Капрал Рили только отрицательно покачал головой.

Город горел…

Ночью это выглядело страшно… словно разверзшийся ад. Темное покрывало ночи, накрывшее землю и город… большой, грязный, страшный, враждебный ко всему живому – горящий город. То тут, то там – сполохи огня, разрывы артиллерийских снарядов – пакистанцы к вечеру все-таки заменили на позициях артиллерию и почти выбили Драконов. Чудовищная змея из машин – гражданских и военных – тянулась на север, в сторону Кабула и дальше – к переходу на Термезе, основному пункту северного маршрута доставки грузов. В город, чувствуя, что это последние часы господства сил стабилизации на этой земле, ринулись бандиты с окрестных поселений, мародеры и исламские экстремисты-талибы, талибская агентура в городе разжилась оружием, брошенным частями афганской армии, и выступила открыто. Они были последними – последние, кто держал оборону на этом берегу реки, обстреливая позиции почти вплотную подошедших к реке пакистанцев и не давая наводить переправу, и последние, кто должен был уходить из города.

Сержант Протасофф как раз добивал предпоследнюю пулеметную ленту, когда кто-то с шумом плюхнулся рядом. Он повернулся, вытаскивая пистолет – вполне возможно, это был диверсант, им не нужна переправа, чтобы переправиться через мост…

– Э, э! Спокойно, мэн! Это всего лишь я.

– Сэр…

Это был уорент-офицер Коффи, черный как ночь, измотанный и злой, как последняя помойная шавка.

– Приказываю отходить, сержант. Из города все вышли, мы последние!

Слова офицера прервал близкий разрыв мины, их осыпало землей.