Нутро любого человека. Дневники Логана Маунтстюарта - Уильям Бойд

Все эти миры в той или иной мере взаимодействуют один с другим — что становится особенно очевидным на приемах в Доме правительства (впрочем, закуски на них разносят только черные). Я регулярно бываю на этих собраниях, внимательно наблюдаю за толпой, исподволь собирая по мелочам информацию — люди здесь очень общительны. Должен сказать, Герцог с Герцогиней перемещаются в этой толпе невозмутимо, с улыбками, как будто на свете и не существует другого места, в котором им хотелось бы оказаться, — как и другого общества. Актеры они безупречные.

Сейчас они ненадолго убыли в Майами. Макстей умоляет, чтобы я позволил ему выйти в море. Самая элегантная, чистая, вылизанная посудина в гавани Нассау это II22

Воскресенье, 20 декабря

Мы встали на якорь у маленького острова, принадлежавшего к череде Эксумских островов. Команда ловит с палубы рыбу, купается. Солнце лупит с отмытого дочиста синего неба. Война кажется очень далекой. Фрейя написала, что мы отбили Бенгази, а советские войска окружили под Сталинградом немецкую армию. Самый несчастный человек на свете это Кроуфорд Макстей.

Пятница, 1 января

Прошлой ночью был на новогоднем приеме, устроенном на Кабл-Бич молодой вдовой по имени Дороти Букбиндер (американкой). Оркестр и шампанское с 8:00 до полуночи и после нее. Дороти — ей за сорок, растрепанная, пьянчужка, по-моему, — живет с „маркизом“ де Соссе — я бы сказал, скорее человеком французского происхождения, чем французом. У Дороти дочь (девятнадцать? двадцать два?) по имени Лулу, — когда часы пробили двенадцать, она направилась прямиком ко мне и влепила мне в губы долгий, сочный поцелуй. Я стряхнул ее и ушел по пляжу, глядя на звезды и думая о Фрейе. Лулу отыскала меня и простодушно осведомилась: „Почему ты меня ни хера не трахаешь, Логан?“. „Потому что мне ни хера не хочется“, — ответил я. Тут она свалилась, мертвецки пьяная. Я отнес ее назад, уложил на террасе на тростниковую кушетку и смылся.

Новости из Дома правительства, Герцогиня нездорова — переутомилась, разыгралась язва. Думаю разрешить Макстею на несколько дней уйти на II22 к Внешним островам. Нассау начинает доставать и меня.

Четверг, 14 января

Написал для ОМР мой третий доклад, оттащил его на аэродром Оукс-Филд и вручил Сноу [командиру эскадрильи] (он летит в Майами, потом кто-нибудь доставит конверт в Нью-Йорк, а оттуда он пойдет в ОМР). Сноу говорит, что Герцогу будет предложено, в виде подачки, губернаторство в Австралии. От этой перспективы у меня сразу полегчало на сердце. Я здесь всего несколько недель, а уже чувствую, что начинаю загнивать. Прибавил в весе, пью немеренно — провожу слишком много времени в баре отеля „Принц Георг“, разговаривая черт знает с кем. Интеллектуальная моя жизнь равна нулю: я ничего не читаю и не пишу (кроме писем — из дому и домой). Начинаю понимать, что подразумевала Герцогиня под „этим идиотическим раем“.

Мой доклад содержит кропотливый отчет о последних слухах. Де Соссе доверительно поведал мне, что сэр Гарри Оукс[127]ссудил Герцогу два миллиона долларов, а Веннер-Грен использовал их для производившихся через его банк — „Банко Коммерциал“[128]в Мехико — спекуляций на валютных рынках. Не сомневаюсь, что ОМР найдет способ подтвердить или опровергнуть этот слух: во всяком случае, он определенно мог бы объяснить, откуда взялись деньги. Я, однако, не способен по-настоящему поверить, что Герцог пошел на такой риск: слишком много людей в Лондоне, Нью-Йорке и на Багамах могли бы отследить деньги, если бы он вдруг начал вносить платежи Оуксу или какой-то из его дочерних компаний.

Суббота, 27 февраля

Тридцать семь лет. Отпраздновал это событие утренней мастурбацией. Видения Фрейи, голой, поверх меня — ее округлые, чуть отвислые груди вибрируют, пока она скачет на мне. До сих пор я, пока шла эта бесконечная война, как-то справлялся с отсутствием женщины, с воздержанием, однако что-то в этом непристойном городе, похоже, обостряет мои сексуальные потребности. Прошлой ночью, во время обеда, жена офицера ВВС прикоснулась под столом к моему члену, — а я не могу даже имя ее припомнить.

Пригрозил Макстею подать на него рапорт с обвинением в нарушении субординации. Он практически назвал меня трусом в присутствии Дигнама [младшего офицера]. Прочие члены команды на свое положение не жалуются: когда им выпадает счастливый номер, они опознают его с первого взгляда. Угнетены только воинственные инстинкты Макстея. Возможно, я разрешу ему побросать завтра глубинные бомбы.

Понедельник, 22 марта

Приступы острого чувства одиночества: тоска по Фрейе и Стелле столь сильна, что походит на боль в животе. Полагаю, таков удел любого несущего действительную службу солдата — и в мире, должно быть, миллионы людей, тоскующих сейчас по своим любимым. И все же, я сознаю, что немного мухлюю: псевдо-моряк, шпионящий за сосланным Герцогом на курортном тропическом острове… Чувствовал бы я себя лучше, если б сидел сейчас в окопах североафриканской пустыни?

Испытывая жалость к себе, позвонил Макстею и предложил пообедать со мной в „Принце Георге“. Я практически слышал, как работает его изумленный мозг. В конце концов, ему удалось выдавить „да“, и мы договорились встретиться там в 8:00.

Сезон здесь, в Нассау, заканчивается — богатые американские туристы запирают свои виллы и береговые коттеджи и возвращаются по домам. Шагая по Бэй-стрит от отеля к „Принцу Георгу“, прямо-таки ощущаешь, как остров возвращается в привычное для него коматозное состояние — магазины пустеют, конные экипажи стоят, бездействуя, лишь время от времени мимо тебя медленно проезжает большой автомобиль, пассажиры которого явно отыскивают гулянку, к коей можно было бы примазаться.

Макстей был поначалу чопорен и очень официален (возможно, он думал, что все это прелюдия к его отправке домой), но когда я заказал еще выпивки, он отчасти успокоился. Следует помнить, что ему всего двадцать три года — во мне он должен видеть малоприятного пожилого господина, который вылез неизвестно откуда, чтобы изгадить его многообещающую карьеру. Он родом из Файфа, сын фермера. У него одно из тех „точеных“ лиц — ни унции лишней плоти, — что представляются не столько красивыми, сколько заметными, подобные видишь у некоторых статуй или горгулий. Ему бы пошла борода.

Под конец обеда он, уже немного набравшийся, склонился ко мне и сказал: „Слушайте, Логан, какого хрена мы тут торчим? Ведь почти уж пять месяцев“. Наверное, я не имел права даже на малейший намек, но при этом чувствовал, что я в долгу перед ним. „Кто у нас самый важный англичанин по эту сторону Атлантики?“ — спросил я. Он, разумеется, понял, о ком я говорю. „Я бы выразился так: мы присматриваем за ним с близкого расстояния“, — и я постучал себя пальцем по носу, сбоку. Он кивнул, лицо его посерьезнело. Думаю, теперь, когда он знает, что у нас имеется цель, миссия, ему будет полегче — хотя подавленность его, скорее всего, никуда не денется.