Проблема Спинозы - Ирвин Д. Ялом

— Ты говоришь это, только чтобы утешить меня, Бенто? Значит ли это, что я должен довольствоваться атараксией, когда ты стремишься к чему-то высшему? Или ты тоже будешь искать атараксии?

— Трудный вопрос. Я думаю…

Вдруг раздался перезвон церковных колоколов. Бенто на мгновение остановился, прислушиваясь, бросил взгляд^на сложенный мешок и продолжил:

— Увы, времени на размышления осталось немного. Я должен очень скоро уйти — прежде, чем на улицах окажется много народа. Но… я избрал своей целью не то чтобы именно атараксию, но скорее нацелился на совершенствование своего рассудка. Правда, возможно, это одна и та же цель, и различны только средства. Разум ведет меня к потрясающему выводу о том, что все в мире суть одна субстанция, коей является Природа — или, если пожелаешь, Бог; и все сущее без исключения может быть понято через познание естественного закона. Обретая все большую ясность относительно природы реальности, временами, понимая, что я — всего лишь песчинка на поверхности Бога, я переживаю состояние радости и блаженства. Может быть, это мой вариант атараксии. Возможно, Эпикур прав, советуя нам ставить себе целью спокойствие. Однако каждый человек, сообразно внешним обстоятельствам своей жизни, природному складу души и другим внутренним особенностям, должен осуществлять эту цель по-своему.

Колокола снова раскатились звоном.

— Прежде чем мы расстанемся, Франку, у меня есть к тебе последняя просьба.

— Говори! Я у тебя в величайшем долгу.

— Я прошу всего лишь о молчании. Я сегодня говорил тебе такие вещи, которые пока еще — только полуоформленные мысли. Мне еще предстоит многое обдумать. Обещай мне, что все, о чем мы сегодня говорили, останется нашей тайной. Тайной от парнассим, от Якоба, от всех — и навсегда.

— Клянусь тебе, что унесу твои тайны в могилу. Мой отец, да будет он благословен, многому научил меня в отношении святости молчания.

— А теперь мы должны прощаться, Франку.

— Постой еще минуту, Бенто Спиноза, ибо у меня тоже есть последняя просьба. Ты сказал, что у нас могут быть сходные цели в жизни и сходные сомнения, но каждый из нас должен избрать особый путь. То есть мы некоторым образом будем проживать жизнь по-разному на пути к одной цели. Возможно, если бы судьба и время капельку сдвинулись и изменили наши внешние обстоятельства и характер, ты мог бы жить моей жизнью, а я — твоей. Так вот в чем состоит моя просьба: я хочу время от времени узнавать, как ты живешь, пусть это даже будет только раз в год, или в два, или даже в три. И я хочу, чтобы ты знал, как разворачивается моя жизнь. Так каждый из нас сможет видеть, что могло бы случиться — какой была бы жизнь, которую мы могли вести. Дашь ли ты обещание не прерывать связи со мной? Я пока не знаю, как ее осуществить. Но будешь ли ты давать мне знать о своей жизни?

— Я хочу этого не меньше, чем ты, Франку. Мой разум ясно понимает необходимость покинуть свой дом, но сердце колеблется больше, чем я предполагал, и я рад твоему увлекательному предложению — увидеть свою возможную жизнь. Я знаком с двумя людьми, которые всегда будут знать, где я нахожусь: это Франциск ван ден Энден и мой друг, Симон де Врис, который живет на Сингеле. Я найду способ связываться с тобой через них — письмом или при личной встрече. А теперь ты должен идти. Будь осторожен, чтобы тебя не увидели.

Франку приоткрыл входную дверь, огляделся и выскользнул на улицу. Бенто обвел последним взглядом дом, переложил записку для Габриеля на стул у входа, чтобы ее было легче заметить, и с мешком в руке, открыв дверь, шагнул в новую жизнь.

Мне трудно ладить с балтийскими немцами: кажется, они обладают неким негативным качеством — и в то же время напускают на себя дух превосходства и всезнания, какого я больше ни в ком не встречал.

Адольф Гитлер об Альфреде Розенберге

— Ну… — Альфред замешкался. — Есть одна вещь, которую мне было бы жаль так и не обсудить с вами, но… хмм… мне трудно рассказывать о ней. Я никак не мог заставить себя заговорить об этом весь вечер.

Фридрих терпеливо ждал. В памяти мелькнули слова его наставника, Карла Абрахама: «Оказавшись в тупике, забудьте о содержании беседы и целиком сосредоточьтесь на сопротивлении пациента. Вы обнаружите, что таким способом узнаете о нем гораздо больше». Удерживая эту мысль в памяти, Фридрих заговорил:

— Думаю, я могу помочь вам, Альфред. На некоторое время просто забудьте о том, что вы хотели мне сказать, а вместо этого давайте исследуем то, что мешает вам заговорить.

— Мешает?..

— Да, все, что не позволяет вам заговорить со мной. Например, каковы были бы последствия, если бы вы высказали то, что хотите сказать?

— Последствия? Я не очень понимаю, что вы имеете в виду.

Фридрих был терпелив. Он знал, что к сопротивлению надо подходить тактично и пробовать заходы с разных сторон.

— Скажем, так. У вас есть что-то, о чем вы хотите мне сказать, но не решаетесь. Какие негативные последствия могут произойти, если вы заговорите? Учитывайте, что я в этом процессе играю центральную роль. Вы не просто пытаетесь сказать что-то в пустой комнате — вы пытаетесь сказать это мне. Верно?

Альфред неохотно кивнул. Фридрих продолжил:

— Итак, теперь попытайтесь представить, что вы только что открыли мне то, что у вас на душе. Как, по вашему мнению, я на это отреагирую?

— Я не знаю, как вы отреагируете. Полагаю, меня просто это смутит.

— Но смущение всегда требует присутствия другого человека, а сегодня этот другой — я, друг, который знает вас с тех пор, как вы были малым ребенком.

Фридрих очень гордился своим мягким тоном. Призывы доктора Абрахама перестать напирать на сопротивление, подобно впавшему в ярость быку, возымели в конце концов свой эффект.

— Ну… — Альфред глубоко втянул в легкие воздух и решился: — С одной стороны, вам может показаться, что я эксплуатирую вас, ища вашей помощи. Мне неловко просить ваших профессиональных услуг бесплатно. А еще — это заставляет меня ощущать себя слабым, а вас — сильным.

— Замечательное начало, Альфред! Как раз это я и имел в виду. И теперь я понимаю ваше затруднение. Я бы тоже не хотел оказываться в таком долгу перед другим человеком. Но, с другой стороны, вы уже оказали мне встречную услугу, согласившись напечатать для меня статью в газете.

— Это не одно и то же. Вы лично не получаете ничего.

— Я понимаю. Но скажите мне, вы верите, что я буду злиться из-за того, что мне приходится помогать вам?

— Не знаю… вы могли бы. В конце концов, ваше время ценно. Вы целый день занимаетесь этим за плату.

— И что же, мои слова о том, что вы для меня — словно член семьи, тоже не имеют значения?

— Верно. Я слышу в этом попытку меня утешить.