Научите своих детей - Иван Фабер

в полумёртвом состоянии, пишешь огрызком на отработанной тетради.

У тебя не осталось никого – ты забыл, как выглядит мама, сестра. А Сью… Не знаю, где она сейчас.

Томас закрыл тетрадь. Взглянул на часы – без пятнадцати восемь.

Он впервые за несколько лет сидел в своём старом кабинете. Тишина.

Дневник ему был вручен своим бывшим коллегой. Марвином Додсоном.

– Ты закончил? – В кабинет вернулся старый знакомый, и включил общий свет.

– Когда вам передали дневник? – вразрез спросил Поулсон.

– После нападения на Трамбла.. Четыре года назад. Они сделали дубликат и как и всю информацию о его лечении отправляли нам. Медсестра отдала его, как Радищева забрали из дома Оррегана.

– Пролистал.. – Том снял очки и растёкся по креслу. – Значит, после нападения на врача, его до освобождения закрыли в…?

– В Анкевиале.

– И когда он вышел?

– Пятнадцатого января.

– Немного раньше.

Том замолчал, слегка забеспокоившись. Тревога была не за себя.

Марвин вытянул его из своего «логова» дабы задействовать в том, в чём столкнулся с проблемой – хотя врятли это уж нельзя было решить без Тома, но детектив посчитал, что бывший напарник должен быть в курсе этого.

– Кто его забирал?

– Никто, он освободился в Уильям-Лейке, рядом.

– И ничего более по нему неизвестно?

– Кроме того, что он и работал на лесоповале и жил у этого лесничего, больше ничего.

Том вопросительно посмотрел на Додсона.

– Ты хочешь, чтобы я поехал?

Марвин кивнул.

– Нам придётся работать с другим штатом!.. И я не переношу самолёты.

Марвин развёл руки и вышел из кабинета, оставив свет ламп одному Томасу.

– Вылет завтра. Обдумаешь – звони.

Прилижаясь к дому, Томас сбавил шаг. Его пугало возващение к старому ремеслу, после стольких лет спокойной, монотонной жизни, цвета которой он уже задолго до этого перестал различать.

Но сейчас его мучал вопрос долга – в первую очередь он чувствовал себя ослом.

Когда он читал строки Карла об Алисе, его разум отнюдь не выстраивал давно рассеянный портрет некогда бывшей для него идеальной женщиной. Том был несколько поражён тем, что оказывается, Карл побывал в идентичной его ситуации.

Он ни в коем случае не отождествлял себя с убийцей, освободившимся заранее, из круга психиатрической терапии, однако и Карл, и сам Поулсон оказались жертвами этого демона.

Другой вопрос, который должен стоять в самом начале любых размышлений, очень сильно волновавший Томаса – искреннен ли сам дневник? Как следователь, Том склонял себя в сомнении практически во всём, и именно за эту привычку Тому было стыдно в следующем – если дневник действительно честен (Поулсон думал, что никаких мотивов оправдываться через бумагу у Карла не было), значит, что Томас ошибся, считая обвиняемого лгуном – Радищев не врал, что ничего не помнил, более того, он находился в столь запутанном понимании проиходящего, что сам начал сходить с ума.

“Причина его амнезии действительно в аффекте – он влюбился в её тело, и неудивительно, что вид мертвой Алисы шокировал его также сильно, как осознание того, что он и есть убийца”

Недавно Томас уже окончательно переехал, поселившись уже на Мидхерст. С привычного ему района его вынудил выехать страх, вся та тревога, которую он таил в себе всю предыдущую жизнь. Но с началом новой нужно было искать и новый кров.

Поулсон уже подошёл к своему дому, однако заметил, что в окнах ютился свет. Кого ещё мог занести сумрак в его постоянно открытые двери?

Он аккуратно ступил на крыльцо, тихо взялся за ручку и приоткрыл её.

Ярко пахло корицей.

Неужели это она?

У порога, как обычно делал это Том, кто-то оставил яркие лакированные полу-ботинки. Том окончательно расслабился, когда увидел на прихожем столе короткое светлое пальто цвета тонального крема.

Фоном играла попса. Разувшись, пройдя коридором дальше, вглубь его двухэтажки, Том скинул с себя пиджак и освободил шею от галстука и верхней пуговицы. Увидев слегка пританцовывающую фигуру так знакомой ему женщины, он улыбнулся, подошёл к ней, запустив руку в её длинные светло-рыжие волосы. Он внезапного ощущения София испуганно встрепенулась, втянув щёки и живот.

– Согласна, дверь лучше было закрыть, – сказала она, вытирая испачканную о заготовленное жидкое тесто руку.

Том ограничился лишь этим касанием и приземлился на стул рядом, развернулся и разглядывал её хлопочущие руки.

Красивые кисти, тонкие кисти музыканта и художника, что способны на любую работу. Абсолютно. Будь то вырезка модульона из гранитной плиты либо прорисовывание чернильным пером глаз натурщицы.

Обожествляющий взгляд был как всегда проигнорирован – как ни тесно их связала жизнь, она всегда оставалась неприкасаемой. Но ведь что-то заставляло её иногда навещать бывшего детектива, ныне ведущего лекции у готовящихся академией следователей.

– Что ты слушаешь?

– Что у тебя было. – Она отвечала очень холодно, но Том привык.

– Опасно забираться в чужой дом, особенно, когда в нём новый хозяин.

– Не закрывая дверь, ты тем самым ищешь таких глупцов?

– Освобождаю их только если меня сытно накормят.

– Значит сегодня я останусь у тебя.

Том вспомнил слова Марвина.

– Что случилось? – спросила девушка, заметив, казалось бы, обычное, «грустное» лицо Тома.

Том не собирался рассказывать ей о том, что произошло, более того, нельзя было называть что-либо необычное, потому как у Софии это сразу вызовет подозрения, а добивается своего она в расспросах не хуже ветерана следствия.

– Просто завтра нужно улететь.. в Камлупс. Сказали провести там пару лекций для нового выпуска.

– Но ведь учебный год только начался!

– Есть должники..

– Перестань. – Она, по-детски возмущаясь, закинула свой рулет в духовку, оттряхнула руки и развернулась к столу, который мигом заставила сервизом. – Почему не ешь? Французское мясо.

– Волнуюсь перед выступлением.

Том прятал взгляд, предвкушая то, как будет объяснять ей о брате.

– У тебя такой стаж, а ты даже не умеешь врать.

София грубо поставила перед ним тарелку с вкуснейшей едой, но Тому действительно не хотелось есть.

– Это работа. – Том жёстко отреагировал на такой жест – а что ещё ему оставалось делать?

Она на миг остановилась жевать картофель и презрительно посмотрела на него.

– С каких это пор твои лекции заставляют тебя держать язык за зубами даже у себя дома? А в попытке раскрыть тебя ты начинаешь дерзить.. Что произошло?

«Хитрая»

– Твой брат освободился месяц назад. – Том, выдохнув, откинулся на высокую спинку стула и свесил руки перед собой.

София слегка потеряла взглядом фокус, остановилась в трапезе.

– Освобождён был заранее, по причине ремиссии, как говорят в Анкевиале. Был идеален, «исправлен».

– Почему «был»?

Том, долго держа у губ салфетку, думал, что уже, наверное, поздно таить от неё