Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева

Я внимательно, не скрывая интереса, оглядела маму. Мы давно уже не проводили вместе время. Общаемся на бегу. Привет! Привет! Как дела? Нормально. Чмок-чмок — и разбежались.

Мама выглядела хорошо. Свежее лицо, ясные глаза, аккуратная прическа. Новое светлое платьице. Я его на ней еще не видела. Она сказала мне, что купила несколько новых «тряпок» и даже показала ворох прозрачных ярких пакетов, но в тот момент у меня не было настроения рассматривать покупки. Мама не настаивала. Прошло то время, когда ей было важно мое мнение. Эта зима развела нас. Я загрустила, глядя на суетящуюся над сервировкой маму. Она поминутно вскакивала, убегала на кухню, что-то приносила, обегала стол, переставляя закуски, приборы, все время что-то оживленно говорила высоким голосом. От ее мелькания у меня зарябило в глазах. Да нет, это не оживление, поняла я. Мама просто взвинчена до предела. Так бывает перед бурными, неудержимыми слезами. Что случилось? Неужели они так сильно повздорили с Катькой?

Я через стол взглянула на Катьку. Она, опустив ресницы, перебирала всеми десятью пальцами салфетку. Я не видела у них раньше этих салфеток, белых, льняных, с сиреневой узкой полосой в тон полоске на тарелках. И этих пластмассовых колец: массивных и тоже сиреневых. Кто их купил? Катька? А может, мама?

Катька не могла не почувствовать моего взгляда, я смотрела в упор. Она не подняла глаз, мяла и мяла крахмальный край свернутой в тугой жгут салфетки.

И это самый счастливый день в моей жизни? Это моя семья? Эта женщина на грани истерики. Мрачная, отстраненная девица. И этот блаженный, не желающий замечать, как сгустился воздух вокруг стола, отяжелел, словно перед близкой грозой.

Глухое раздражение ворохнулось в душе и начало разрастаться, вытесняя радость. Да и была ли она — радость? Просто робкий намек, неуверенная надежда на возможность радости.

Я не сдержала разочарованного вздоха и тут же почувствовала легкое теплое прикосновение к локтю. Дима! Он смотрел ласково и заговорщицки. Я улыбнулась в ответ на его озорную улыбку, и он подмигнул мне сразу двумя глазами, быстро крепко закрыв их так, что ресницы встопорщились короткими щеточками.

Ушло раздражение, по телу разлилось тепло, и щекотные пузырьки поднялись со дна души. Словно от шампанского. Стало легко и весело. Бог с ней, с родней. Какая уж есть. Я не за них замуж выхожу. Главное — Дима. Главное — он рядом. Мой Дима. Мой жених. Я впервые подумала о нем «мой жених», и мне понравилось.

И вдруг захотелось побыстрее выйти замуж.

Мама наконец прочно уселась за столом и обвела нас всех глазами, старательно обходя взглядом Катьку. Я улыбнулась ей, постаравшись вложить в улыбку максимум любви и нежности. Мама ответила ласковым мимолетным взглядом и тут же перевела его на дядю Сережу. Ее глаза словно магнитом притягивал визави.

Дима, под наш с мамой визг и довольное похохатывание дяди Сережи, ловко открыл шампанское с громким выхлопом, но без утечки напитка. Катька не визжала, но бокал под пенистую струю подставила первая. Дядя Сережа тоже потянулся к Диме со своим бокалом.

— Сережа, тебе нельзя, — заблажила мама. — Врач строго-настрого запретил.

Она попыталась через стол перехватить бокал. От ее кудахтанья Катька сморщилась и, не дожидаясь тоста, залпом выпила вино. Мама осеклась, и, багрово покраснев, плюхнулась на стул, и уставилась в свой бокал.

Дима снова налил сестре, потом себе и остался стоять, держа бокал в торжественно поднятой руке.

— Как хорошо! — счастливо вздохнул дядя Сережа. Он не замечал, что Дима приготовился говорить. Он вообще ничего не замечал, пребывая в непонятной мне эйфории. — Вся семья в сборе.

— И правда, — снова ожила мама, заставив Катьку в очередной раз поморщиться. — Как получилось, что вы пришли вместе?

— А мы теперь всегда будем вместе! — Дима сверкнул глазами и, подсунув руку под мой локоть, поднял меня.

Я встала рядом, опустив глаза, с замершим сердцем, ожидая продолжения, и услышала:

— Знакомьтесь, моя невеста. Через десять дней свадьба.

Я подняла глаза, разом охватив все три знакомых лица. Я ожидала изумления, радости, недоверия, но…

Мама вскочила, отбросив стул, кинулась ко мне вокруг стола, схватила за плечо, грубо рванула, отрывая от Димы, толкнула себе за спину, вцепилась руками в рубашку на Диминой груди, смяла, стягивая вниз, зашипела, задыхаясь, брызгая слюной ему в лицо:

— Ты, ты… как ты смел? Что между вами было? Отвечай!

Я, ошарашенная, оглушенная, полная гнева и обиды, рванулась вперед, пытаясь втиснуться между ними, с непонятным себе самой мстительным торжеством выпалила в побелевшие от гнева, выпученные материнские глаза:

— Все. Между нами все было! — И расхохоталась освобожденно.

Мамины руки упали. Нелепо ссутулившись и сразу постарев, она шептала побелевшими губами:

— Нет, нет, нет…

Освободившийся от нее Дима растерянно и непонимающе улыбался и до боли напоминал своего отца. Его ладонь разглаживала рубашку на груди, дрожащие губы примирительно выговаривали:

— Ну какая разница… Было, не было… Через неделю Алька будет моей женой.

— Нет! — с новым всплеском энергии завопила мама. — Она никогда не будет твоей женой!

— Но почему? — окончательно растерялся Дима.

Я следом за ним посмотрела на дядю Сережу. Его вид озадачил меня. Цепляясь за стол, он пытался подняться со стула и не мог. Скрюченные пальцы скользили по скатерти. Его лицо смертельно побледнело, челюсть отвисла, в уголке рта протянулась ниточка слюны. Он не мигая с ужасом смотрел на сына.

— Вы что, все с ума посходили? — гневно вопросил Дима.

Похоже на то. Даже если мы с Димой и были близки, что здесь такого? Чем им так драгоценна моя девственность? Или здесь что-то другое? А Дима, глядя на отца, вконец разъярился:

— Чушь. Мы с Алей взрослые и сами знаем, как нам поступить. Не хотите, не надо, без благословения проживем. Пойдем. — Он взял меня за руку.

— Нет. Нет. Сережа… — беспомощно оглянулась на дядю Сережу мама, цепляясь за мой подол.

Она встретила его взгляд и осела. В потерявших осмысленное выражение водянистых старческих глазах горела ярая ненависть. Мама пискнула, прижала руку к горлу, подалась к дяде Сереже.

— Ты не сказала ей, — четко выговорил дядя Сережа, обличающе ткнув пальцем в маму, и, закатив глаза, начал заваливаться назад, стаскивая скатерть. Зазвенела посуда, опрокинулись бокалы с так и не выпитым за нашу помолвку шампанским.

Мама больно толкнула меня локтем, я отодвинулась, машинально потирая бок и тупо глядя на метнувшуюся к дяде Сереже маму.

— Неотложку! — крикнула она. — Скорей!

Я не могла сдвинуться с места, остался неподвижным и Дима, но какое-то шевеление я уловила и повернула в его сторону голову. Катя безмолвно и неподвижно просидела все время дикой свары. Я совсем забыла о ее присутствии и сейчас удивленно смотрела, как она встает и выходит из комнаты. Ну, конечно, телефон у них в кухне.