Дело о сорока разбойниках - Юлия Нелидова

– Что вы делаете? – дрожащим голосом спросил Дункан.

– Буду стеречь ваш драгоценный сон и ждать, когда он явится – тот в черном костюме, из-за которого у меня теперь во все лицо зияет шрам.

Дункан запыхтел шумно, заворочался.

– Довольно, Иноземцев, комедию ломать, принесите шприц с вашим этим лекарством, – нетерпеливо бросил он и сильнее дернулся в ремнях; кровать заходила ходуном. – Ну, что вы хотите взамен?

– От луноверина нет лекарства. Это яд. Я ничего не хочу. Подождите еще день-другой, полегчает. Я буду сторожить вас, и уверяю, что поймаю негодяя.

Дункан вздохнул.

– Господи!.. А если я скажу, что в магазине Захо был живой тигр, вы тогда принесете мне этот свой луноверин. Последний раз!

– Последний раз только перед смертью. – Иноземцев стукнул в сердцах ладонью по столу. – Какой, к черту, живой тигр? Вы что же ради укола глумиться надо мной будете? То живой, то мертвый! То шкура, то нет! Уже смирился, что на меня по вашей милости все кругом глядят косо. Поздно на попятную идти. И замолчите, в конце концов. Наши голоса спугнут вашего обидчика, орудующего шприцем.

– С Юлбарсом ходил самый настоящий, живой тигр, его поймать не удалось. В пещере тогда бандиты без тигра были.

Иван Несторович аж вскочил и зажег лампу.

– То есть? – спросил он, медленно, шаг за шагом приближаясь к постели психиатра, чтобы лучше разглядеть его лицо.

– В Чимгане найдена шкура, – тяжело дыша, стал рассказывать психиатр, – и мне пришло в голову объявить всем, что тигра никакого не было, тем более что слухи имелись, что Юлбарс шкурой туземцев пугал. По приезде я тотчас рассказал об этом случае Тверитинову, тому идея понравилась, в тот же день он собрал всех, кто был в гостях у Захо, и велел хранить насчет зверя молчание, если кто спросит – во хмельном, винном бреду не признали, что то был ряженый басмач.

– Почему же я остался в стороне? – сквозь зубы выдавил разъяренный Иноземцев. – Почему меня не вызвали к Тверитинову?

– Потому что я уже объявил… там, в горах, что вам тигр привиделся. Так вышло… А Тверитинов и о бюловском звере, о гиене, о девчонке, от которой у вас мозги набекрень, знает. На ваш счет сразу запрос в Петербург сделали, как только вы тайно приняли магометанское вероисповедание…

Иноземцев закашлялся.

– Решили так и оставить, вас не привлекать, – закончил Дункан.

Минуту Иван Несторович стоял, точно гвоздями пригвожденный, потом за голову схватился и сделал отчаянный круг по палате.

– Это скверная шутка, Иван Яковлевич.

– Вы сами повинны. Зачем было к князю ходить и за Элен Бюлов просить? Мне за это влетело от самого государя телеграммой. Ведь, черт возьми, не было никакой девицы Бюлов! Не было, вы ее все-таки выдумали, я был прав, – прошипел Дункан, но тотчас тяжело вздохнул. – Теперь дадите укол, а?

– Ничего я вам не дам. И не я колол вас! Не смейте про меня так думать! – гневно бросил Иноземцев. Покружил по палате, точно зверь раненый, а потом остановился и добавил веско: – А знаете, что, господин Дункан. Оставайтесь-ка вы один на один с тем человеком в черном, что навещает вас. Если господь сжалится, придет он с очередной порцией луноверина.

И ушел, хлопнув дверью так сильно, что треснул наличник.

Не стал Иван Несторович в тот день гоняться за таинственным черным человеком, явно привидившимся в больном бреду Дункану, но в госпитале остался и еще три ночи после отдежурил со «смит-энд-вессоном» в кармане – чем черт не шутит. Днем он посещал Захо и Обухова, продолжая брать пробы крови. Морфин не давал бурой реакции, будто его и не было в крови пациентов. Ах жаль, из-за нападения Дункана не успел вовремя взять пробу крови Обухова. Путаница выходила. Только у Зубова морфий выявился, но доктор признался, что нет-нет да и делал инъекции, да еще и Дункану укол поставил. А у остальных-то Иноземцев не успел обнаружить ничего. Больные уже совсем поправились, эпидемия миновала. Даже Дункан, как и предвещал Иван Несторович, через два дня наконец перестал буянить, и по велению самого Иноземцева с него сняли веревки.

Бывший психиатр ни единого слова благодарности доктору не сказал, продолжая, видимо, внутренне считать его своим отравителем, и не почел себя обязанным извинения принести за изуродованное лицо.

Все это время Иноземцев пытался отыскать того самого паразита, что инфицировал кровь нескольких человек, по загадочной случайности оказавшихся в один день, а точнее, в один вечер, в одном и том же месте. И единственной здравомыслящей версией оставалось: что науке неведомый клещ, вошь или москит был перенесен с шерстью хищника, местом обитания которого были камыши Амударьи, а подле воды, как известно, завсегда неизученных паразитов полно, больше такой невидали взяться было неоткуда.

Он высказал эту идею Зубову. Отвел того в сторонку и тихо поведал о своих соображениях, не желая предавать огласке историю с тигром; уже если так получилось, пусть ташкентцы продолжают полагать, что у Юлбарса не было зверя, может, действительно эта невинная ложь, так долго мучившая Иноземцева, остальным принесла отрадное успокоение. Андрей Михайлович, прищурившись, поглядел на Ивана Несторовича не лишенным подозрительности взглядом.

– Ну, может, и были какие паразиты на этой… ммм… шкуре.

– Андрей Михайлович, ну довольно, известно мне все уже, известно, – прервал его невнятные речи Иноземцев и покачал головой. – И не совестно вам?

– Совестно, Иван Несторович, – горячо прижав руку к груди, отвечал доктор Зубов, – совестно. Но господин градоначальник велел молчать. Что тут поделаешь – приказ.

Хотел было Иноземцев идти к градоначальнику этому, браниться, да устало махнул рукой, пусть уж лучше все как есть останется.

Через неделю сняли швы. Доктор Боровский мастерски сработал, полагал Иван Несторович, что шрам будет тяжелым и уродливым, лицо ведь опухло тогда и ныло невыносимо, но оказалось, что от нападения на него Дункана остался только тонкий, как нить, след, который даже шел Иноземцеву, хоть и вился лентой через всю щеку.

Утряслось все, спокойней стало. Уж работал бы дальше в Ташкентском госпитале, тем более что зима подбиралась, да думал, как Давида из приюта вызволить. Не хотела Софья Павловна его так просто отдавать, все просила письменное разрешение, которое градоначальник должен был самолично выдать. А как к градоначальнику явишься, коли он Иноземцева за сумасшедшего благодаря Дункану считает? Без скандала, без драки обойтись не выйдет, чего Иван Несторович хотел всеми силами избежать. Уж до того ему надоели эти завихрения вокруг, вот и тянул. Да и душу его снедало какое-то внутреннее волнение, подтачивало изо дня в день, тянуло доктора куда-то, куда он сам не знал. Будто звал кто. Ульянка вспоминалась.

Неужели она ему привиделась?

Ну, коли тигр был, банда была, почему бы и Ульянке с ними не быть? Ведь так ясно помнил ее лицо загорелое, полосатый халат, кушаком подвязанный, сапожки зеленые.