Воздух, которым ты дышишь - Франсиш Ди Понтиш Пиблз

– Сын Льва хочет, чтобы ты выступила у него дома! Ты будешь почетной гостьей!

Граса прикрыла рот руками. Винисиус глянул на меня.

– Гостьей? – спросил Кухня. – То есть нас не приглашают?

– Разумеется, приглашают! – Сеньор Пиментел выдавил улыбку. – Хозяева ждут вас всех.

Леонсиу ди Мелу Барросу, известный всей Бразилии как Лев, владел большей частью газет и журналов. Он близко дружил с президентом Жеже и теми, кто способствовал укреплению его позиций, враги же становились объектами скандальных статей (правдивых и не очень) в его газетах. Лев был очень осторожен и старался не делать свою жизнь достоянием широкой публики, но влияние этого человека было таково, что после его скандального развода правительство издало указ, дававший Льву право единоличной опеки над детьми. «Если закон против меня, мы изменим этот закон», – хвастал Лев. Он обитал в самом большом особняке Санта-Терезы, охрана мало кого впускала в ворота. Мы с ребятами из «Голубой Луны» не стали возражать против выступления, из чистого любопытства – кто отказался бы взглянуть на самого Льва? И все же я не чувствовала воодушевления, ведь этот концерт устроил сеньор Пиментел, а не я.

Лев прислал за нами в Лапу личный автомобиль. Сеньор Пиментел втиснулся между Грасой и мной. В галстуке поблескивал бриллиантовый сахарный кубик.

Машина долго петляла среди холмов Санта-Терезы, и наконец мы оказались перед каменной оградой, выше которой здесь не было. Пока железные ворота со скрипом открывались перед нами и закрывались за нами, Граса сжимала ладонь отца затянутой в перчатку рукой. Сеньор Пиментел убедил ее надеть не один из тех ярких нарядов, в которых она обычно выступала, а черное платье и единственную нитку жемчуга, словно Граса собралась не на концерт, а на похороны.

Мы ехали по извилистой, освещенной газовыми фонарями дорожке, я смотрела в окно. Впереди маячил огромный холм, чернее ночного неба. На вершине его будто парило строение, напоминавшее музей или театр, – массивное, с колоннами, стены отделаны ажулежу[31], поблескивающими в свете фонарей. Выложенная каменными плитами дорожка взбиралась вверх по холму, к крыльцу, но машина не свернула на нее, а направилась вокруг холма, к задам дома.

Открылся целый ряд освещенных гаражей, в каждом – автомобиль. Мужчины и женщины в форменной одежде сновали туда-сюда. Где-то поблизости настойчиво и басовито лаяли собаки. Машина остановилась. Водитель вылез и открыл дверцу – прямо перед входом для прислуги.

Граса вырвала свою руку из отцовской.

– Я думала, я почетная гостья, а не горничная!

«Лунные» мальчики переглянулись и быстро полезли наружу.

– Ты не графиня, ты поешь самбу, – прошипел сеньор Пиментел. – Что хотела – то и получила.

Граса посмотрела на меня, на лице смешались страх и гнев. Я потянулась через сеньора Пиментела:

– Хочешь, войдем через главную дверь? Я пойду с тобой.

Сеньор Пиментел схватил Грасу за руку:

– Ты – развлечение. Если войдешь через парадный ход и если о тебе объявит дворецкий, ты все испортишь. Не ставь меня в неловкое положение.

Граса нагнула голову как в молитве. Потом высвободила руку и выбралась из машины. Мы с сеньором Пиментелом ринулись следом, спеша опередить друг друга, догнать Грасу, переубедить ее. Но она уже приняла решение. Граса двинулась к двери черного хода.

Вход для прислуги располагался на нижнем этаже, открывшийся коридор вел вглубь холма, на котором стоял дом. Кухни больше и современнее я в жизни не видела, она была выложена плиткой от пола до потолка, как в больнице. Но влажный воздух, запахи чеснока и лука вернули меня на кухню Нены в Риашу-Доси. Я избегала смотреть в глаза кухаркам и посудомойкам, которые благоговейно взирали на нас – знаменитости! – пока мы тащились через их владения. Граса смотрела прямо перед собой, вздернув подбородок так высоко, словно брела по горло в воде. Зато ребята кивали и улыбались молоденьким посудомойкам.

Следом за экономкой мы прошли по лабиринту узких коридоров, поднялись по скудно освещенной лестнице и оказались перед какой-то дверью. За ней открылся зал – огромный, как футбольное поле. Позолоченный потолок сиял электрическим светом. В центре комнаты выстроились в ряды золоченые стулья с мягкими вышитыми сиденьями.

– Дамы и господа сейчас в гостиной, угощаются после ужина напитками, – объявила экономка таким тоном, каким наверняка говорила со своими подчиненными. – Потом они придут сюда, слушать вас. Приготовьтесь.

Винисиус и ребята расчехлили инструменты. Граса закрыла глаза и пропела несколько упражнений. Я отошла к задней стене и села на позолоченный стул. Сеньор Пиментел опустился рядом, нога его прижалась к моей.

– Наверное, сама себе не веришь, Ослица, что оказалась в такой роскоши.

– Я видела места и пошикарнее.

Сеньор Пиментел засмеялся:

– Казино? Но это частная вилла! Северные деньги – капля по сравнению с деньгами Рио. Грасинья правильно сделала, что уехала. У нее всегда было хорошее чутье, но ей нужен наставник.

– Такой, как вы в последние годы? – уточнила я.

Сеньор скривился, но выдавил улыбку.

– Грасинья простила меня. Она понимает, что я не мог обанкротить завод на невыгодных для меня условиях.

– Вы же все равно его потеряли.

– Риашу-Доси потеряла судьба. Его потеряли цены на сахар. Ужасное горе для меня! Я будто снова потерял мать Грасы. Моя родословная восходит к первым португальцам, Ослица. Мои предки завели в Пернамбуку первые плантации. У Грасы благородное происхождение. Лучше, чем у большинства дураков, для которых она сейчас будет петь. Лучше, чем у самого Льва. Она не рабочая лошадь. Моя девочка – Пегас! У нее есть крылья! Но сейчас она тащит плуг, словно мул.

– Она поет на лучшей сцене Рио.

– Лучшая сцена Рио – «Копакабана-Палас», а туда ее не зовут, потому что там свои требования. Сколько еще продлится мода на самбу? Сколько еще публика будет слушать Грасу? Пока Граса не охрипнет? И где она тогда окажется? Засядет в пансионе на пару с тобой, станет записывать пластинки и всю оставшуюся жизнь петь по облезлым клубам? В тебе слишком сильна жадность, Ослица, ты одержима желанием сжать в кулаке все, до чего можешь дотянуться. Такое естественно для людей твоего круга, но не для моей Грасиньи. Ей нужен человек с горизонтами пошире. Тот, кто думает не только о том, как бы заработать еще немножко. У Грасиньи изумительный голос. Ей бы петь настоящее, с настоящими музыкантами, а не с этим сборищем malandros. Петь в залах, подобных этому, или на сцене знаменитого театра, петь для высшего общества, а не для всякой швали. Ей нужны международные гастроли, контракт с уважаемой студией грамзаписи, ее имя – на подкладке меховых пальто! До сих пор ты направляла ее, и поверь мне – твоя отвага впечатлила меня. Но дальше ты ее не продвинешь. Ты одеваешься, как мальчишка-газетчик. Ты пьешь. Ты скандалишь. Ты крутишь романы с девицами. Это противоестественно. Если моя Грасинья хочет сделать приличную карьеру, если она хочет взлететь на луну, нельзя, чтобы ее имя связывали с тебе подобными.