Кремлевские пигмеи против титана Сталина - Сергей Кремлев

РУССКИЙ писатель Евгений Иванович Замятин — автор антиутопии «МЫ», написанной, как ранее выражались, «на заре Советской власти», стал вновь известен в годы «перестройки». Его давно забытый, якобы пророческий роман в горбачёвскую «эру» популяризировался очень и очень, а ныне забыт вновь.

Но есть у Замятина одна, ещё дореволюционная сказочка, которая достойна того, чтобы её изучали в старших классах средней школы.

Не нынешней, естественно, школы, где «хитом» стал грязный пасквиль на советскую Россию — «Архипелаг ГУЛАГ», а той будущей новой советской школы, которая у России должна быть, если Россия желает быть.

Дело в том, что сказка Замятина, в отличие от романа, очень точно предугадала процессы, доминирующие в общественной жизни нынешней РФ.

А эти процессы могут — сами по себе — обеспечить нравственный, психологический крах России, за которым последует тот крах государственности, о котором говорилось в предыдущей главе.

Вначале, впрочем, о самом Замятине.

Родился он в 1884 году на Тамбовщине, в Лебедяни, а умер весной 1937 года в Париже.

Это был человек не столько сложной судьбы (она у него как раз сложилась достаточно благополучно), сколько сложного склада ума. Замятин был не чистым гуманитарием, он был ещё и инженером, однако с какого-то момента гуманитарий подавил в нём инженера начисто, потому что надо было обладать капризным «умом» эстета, а нетрезвым взором инженера, чтобы не увидеть в новой, Советской России огромного потенциала созидания.

Созидания и державы, и свободно мыслящего человека.

В 1920 году Замятин написал весьма-таки бездарный роман «МЫ», разрекламированный, как уже было сказано, «прорабами» «перестройки».

В романе Замятин описал, как это заявляется в нынешней Большой российской энциклопедии, «тоталитарную систему, подавляющую все проявления человеческой индивидуальности».

Фактически же это был претендующий на пророчество пасквиль на новый строй жизни в России.

В 1924 году роман впервые вышел за рубежом на английском языке и оказал сильное воздействие на английских классиков Оруэлла и Олдоса Хаксли.

В 1927 годы «МЫ» был издан на чешском, в 1929 году — на французском языке.

В 1952 году он был впервые издан на русском — зарубежной «пятой колонне» нужны были пропагандистские материалы для усиливающейся в СССР внутренней «пятой колонны».

В 1988 году роман издали уже в СССР, убиваемом обеими колоннами.

Что же до Замятина, то в 1931 году он при содействии Горького уехал за кордон, с февраля 1932 года жил в Париже, где и скончался. Сохранив, к слову, советский паспорт.

АНТИУТОПИЯ «:МЫ» так и осталась пасквилем на социализм — в СССР Сталина по мере развития материальной базы общества развивалась и социалистическая демократия, ярким и убедительным доказательством чего стал расцвет советской культуры и системы образования всех уровней.

Более того, прогнозы Замятина, сделанные в «МЫ», характерны для нынешнего глобализуемого капиталистического мира, то есть и для России. И это можно сказать не только о прогнозах автора «МЫ», но и о прогнозах английских писателей, испытавших влияние Замятина. Так, знаменитая антиутопия Оруэлла «1984» хорошо описывает не СССР, как в этом уверяли нас «прорабы» «катастройки». Оруэлл описал фактически США и вообще Запад, который всё более скатывается к тоталитаризму.

Однако для понимания нашего бездарного сегодняшнего и возможного (но отнюдь не обязательного) мрачного завтрашнего дня, более интересен не роман Замятина, а почти неизвестные уже его современникам замятинские сказки о неком Фите.

В 1917 году в газете «Дело народа» Замятин впервые опубликовал цикл сатирических миниатюр «Большим детям сказки». Главным персонажем их и стал Фита, названный так по 34-й букве дореволюционного русского алфавита, похожей на ноль, внутри разделённый надвое чёрточкой. Она писалась в некоторых словах, заимствованных из греческого языка, и произносилась как «ф».

Ко временам Замятина буква «фита» являлась анахронизмом в квадрате. Сразу после революции её отменили, как и мучителя поколений учеников — букву «ять», как твёрдый знак в конце слов, оканчивающихся на согласную. Так что Замятин — писатель, вообще-то достаточно талантливый, имечко для своего сказочного «героя» выбрал очень точно — лучше не выберешь!

Рождение же Фиты Замятин описывал так:

«Завёлся Фита самопроизвольно в подполье полицейского правления. Сложены были в подполье старые исполненные дела, и слышит Ульян Петрович, околоточный, — всё кто-то скребётся, постукивает. Открыл Ульян Петрович: пыль — не прочихаешься, и выходит серенький, в пыли Фита. Пола — преимущественно мужского, красная сургучная печать за номером на верёвочке болтается, Младенец, а вида — почтенного, лысенький и с брюшком, чисто надворный советник, и лицо — не лицо, а так — Фита, одним словом».

Новый член присутствия так понравился Ульяну Петровичу, что он его усыновил и поселил тут же в канцелярии, в уголку, куда Фита сразу «натаскал из подполья старых рапортов, отношений за нумером, и в рамочках развесил».

Далее история развивалась следующим манером:

«Раз Ульян Петрович приходит, — а Фита, глядь, к чернильнице припал и сосёт.

Эй, Фитька, ты чего же это, стервец, делаешь?

А чернила, — говорит, — пью. Тоже чего-нибудь мне надо.

— Ну, ладно уж, пей. Чернила-то казённые. Так и питался Фита чернилами.

И до того дошло — смешно даже сказать: посусолит перо во рту — и пишет, изо рта у Фиты — чернила самые настоящие, как во всём полицейском правлении. И всё это Фита разные рапорты, отношения, предписания строчит и в уголку у себя развешивает.

— Ну, Фита, — околоточный говорит, отец-то названый, — быть тебе, Фита, губернатором.»

Губернатором не губернатором, но стал со временем Фита в некой губернии господином исполняющим.

Прикатил на курьерских и тут же предписанием № 666 строжайше отменил в голодающей губернии голод, а предписанием № 667 незамедлительно прекратил холеру, донимающую жителей губернии.

Так оно и пошло — обыватели водили хороводы, а Фита дважды в день ходил в народ.

Имелись в губернии — как и во всей остальной России — будочники, то есть полицейские, стоящие на постах в будках и зорко следящие не столько за

непорядками, сколько за тем, как бы крамола не вышла на улицы.

Пришёл, однако, час — это случилось в некий день в пять часов пополудни — Фита волю объявил и будошников упразднил навсегда.

Ну, точно так, как во времена ельцинской «воли» была якобы «упразднена» прописка!

И с того часа вольных жителей тащили в участок, а в участке — в хрюкалку давали, не будошники, а свои же — вольные.