Диагноз смерти - Амброз Бирс

Миновав Старую фабрику, Ева не стала останавливаться даже на полминуты, а пошла через поле, уже сжатое, к речке. Пройдя по грубо сколоченному мостику, мы продолжили свой путь, теперь мы поднимались у самому, наверное, живописному месту в округе. Называлось оно Орлиным Гнездом, и располагалось на самой вершине скалы, вздымавшейся над лесом на несколько сотен футов. С этой возвышенной точки открывался вид на другую долину и горную цепь, которая как раз нежилась в последних лучах заходящего солнца. Мы смотрели, как свет бежит все выше и выше по скалам, как долину заполняет темнота. Тут до нас донеслись шаги, и в следующее мгновение мы увидели Ричарда Беннинга.

– Я увидел, как вы сюда поднимаетесь, – небрежно бросил он. – Вот и подошел.

От большого ума я пробормотал что-то учтивое, хотя следовало бы схватить его за горло и скинуть вниз, прямо на верхушки деревьев. На девушку же его появление подействовало самым волшебным образом. Ее глаза просияли светом любви, и был он куда ярче, чем отблески заката, только что пламеневшие в них.

– Я очень рада, что вы здесь! – сказала она, подавая ему обе руки. Боже милостивый, она говорила совершенно искренне!

Он уселся прямо на землю и начал живо рассказывать о дикой флоре этого региона, благо в руках у него был целый пучок цветов. Посреди одного из своих остроумных пассажей он вдруг прервался и уставился на Еву, которая сидела, прислонясь к стволу и плела что-то вроде венка. Девушка тут же подняла голову, словно почувствовав его взгляд. Она поднялась, отбросила венок и медленно пошла от нас. Беннинг тоже поднялся, но взгляда от нее не отрывал. В руках он по-прежнему держал цветы. Мне показалось, что Ева собирается заговорить, но она ничего не сказала. Ясно помню, как меня поразил тогда жуткий контраст между ее улыбкой и испуганным, затравленным выражением во взгляде, которое возникло, едва ее глаза встретились с пристальным взглядом Беннинга. До сих пор я толком не знаю, как это вышло, не понимаю, почему сам не сделал ничего. Я только видел, как Ева Мейнард – все с той же ангельской улыбкой на губах и глазами, исполненными ужаса, – вдруг прыгнула с утеса и слышал, как она падала, ломая ветви сосен!

Не помню уже, как я сошел вниз и сколько времени это заняло, знаю лишь, что Ричард Беннинг опередил меня. Он опустился на колени рядом с тем, что совсем недавно было прекрасной женщиной.

– Мертва… безнадежно мертва, – сказал он ровным голосом. – Я пойду в город, позову кого-нибудь. А вы будьте любезны, побудьте пока здесь.

Он поднялся на ноги и пошел было, но тут же остановился и обернулся.

– Вы, конечно, подтвердите, друг мой, – сказал он, – что она прыгнула сама, безо всякого принуждения. Я просто не успел помешать ей. Ну, а вы просто не знали, в каком состоянии ее психика, и не могли даже предположить такое.

Эти его слова меня просто взбесили.

– Это вы ее убили, – сказал я ему. – Убили так же верно, как если бы задушили вашими проклятыми руками.

Он не ответил, лишь пожал плечами. А потом повернулся, пошел прочь и скрылся среди деревьев. Вскоре я услышал богатый, сильный баритон, напевающий «Сердце красавицы…» из «Риголетто».

Одной летней ночью по тропе, протоптанной в темных лесных зарослях, пробирался мальчик, сын владельца фермы, располагавшейся в десяти милях от Цинциннати. Весь день он искал отбившуюся от стада корову и забрел довольно далеко от своей фермы, в места совершенно незнакомые. Там его и застала ночь. Но паренек был не из робких: он знал, в какой стороне лежит его ферма, и смело пошел через лес, поглядывая на звезды, чтобы не сбиться с пути. Через некоторое время он вышел на тропу и, убедившись, что она не уведет его в сторону, двинулся по ней.

Ночь была ясная, но в лесу царила непроглядная тьма, так что мальчику пришлось идти, что называется, наощупь. Впрочем, заблудиться он не мог: с обеих сторон тропинку огораживал густой кустарник. Пройдя милю или чуть меньше, паренек вдруг заметил слева зыбкий мерцающий свет. Тут он испугался по-настоящему – сердце так замолотило, что его удары, наверное, даже отдавались вокруг.

– В этих местах должен стоять дом старого Брида, – пробормотал он себе под нос. – А если так, эта тропа, получается, продолжает ту, которая идет к нему с нашей стороны. Уфф!.. Но откуда в таком-то доме взяться свету?

Он все-таки двинулся дальше и примерно через минуту вышел на небольшую поляну, почти совершенно заросшую ежевикой. Местами торчали столбы – все, что осталось от забора. А посреди поляны, чуть поодаль от тропинки, стоял дом, в котором не осталось ни одного целого стекла. Вот в этом-то доме и светилось окно.

Некогда это было вполне обычное окно, но и стекло, и деревянные рамы давным-давно сокрушили юные сорванцы, которые швыряли в дом камнями, демонстрируя свою удаль, а также презрение ко всему потустороннему, ибо в округе многие считали, что в доме старого Брида нечисто. Не исключено, конечно, что это была пустая болтовня, но даже завзятые скептики соглашались, что дом заброшен еще в давние времена, а в деревне всякий знает: духи селятся именно там, откуда ушли люди.

Глядя на неверный свет, таинственно мерцающий в разбитом окне, мальчик с ужасом вспомнил, что и сам внес лепту в разрушение. Им овладело раскаянье, хоть и искреннее, но явно запоздалое. Он уже ждал, что сонмище призраков вот-вот набросится на обидчика, некогда тревожившего их покой и сокрушавшего их обиталище. Но упрямый мальчишка не отступил, хотя его и трясло крупной дрожью. Кровь свою, здоровую и горячую, он унаследовал от фронтиреров, которые всего два поколения назад согнали с этих земель индейцев. Он пошел дальше.

Минуя дом, паренек заглянул в окно и увидел картину странную, да и страшную тоже: посреди комнаты стоял стол, по которому были разбросаны какие-то бумаги, а за столом, подперев голову руками, сидел мужчина; пальцы его зарылись в густые волосы. На краю стола горела свеча, и в ее свете лицо человека казалось мертвенно бледным. Надо еще сказать, что освещено оно было лишь с одной стороны, другая смазывалась тенью. Человек смотрел, что называется, в пространство, и наблюдатель постарше и не такой испуганный уловил бы во взгляде беспокойство, но мальчишке они показались просто стеклянными. Он нимало не сомневался, что видит мертвеца.

Эта мысль ужаснула паренька, но и заинтриговала тоже: мальчику захотелось увидеть как можно больше. Его трясло, он побледнел, ноги похолодели и плохо его держали, и все-таки он, стиснув зубы, подошел у дому вплотную. Это вышло у него само собой – думать было некогда. Стараясь охватить взглядом всю комнату, он прижался лицом к стеклу. В ту же минуту ночную тишину разорвал истошный вопль – крикнула сова. Мужчина вскочил на ноги, опрокинув стол, свеча упала и погасла. А мальчишка со всех ног бросился прочь.