Nevermore - Гарольд Шехтер

— Речь идет, полковник Крокетт, о древнем и повсеместном поверье, согласно которому каждый из нас имеет зловещее alter ego, темный, демонический дух, которых при некоторых из ряда вон выходящих обстоятельствах может обрести самостоятельную жизнь, чтобы осуществить, вопреки приказам нашего сознания и рассудка, самые потаенные наши желания и мечты.

При этом заявлении брови полковника от изумления подпрыгнули на самый лоб.

— Стал-быть, вот что дедушка Крокетт называл мороком? — произнес он. — Да чтоб меня разорвало! Слыхал я, что в подобные дела верили старики, особенно из необразованных, но вот уж не ожидал, чтоб про это заговорил человек ученый, вроде вас.

— Но я разделяю эту веру. Абсолютно и безусловно. Более того, я располагаю прямым и неопровержимым доказательством реальности этого феномена.

— И что же, щур меня, придает вам такую уверенность?

— Трижды, — торжественно провозгласил я, — трижды я сходился лицом к липу с живым воплощением моего собственного тайного «я». Я различал с такого же расстояния, какое сейчас отделяет нас друг от друга, полковник, ее бледные, ее жуткие, неумолимые черты!

— —Ее? — изумленно переспросил полковник.

Поскольку мое взвинченное состояние мешало мне усидеть на месте, я вскочил на ноги и, выйдя в центр комнаты, принялся беспокойно шагать взад-вперед, а Крокетт, развернув кресло так, чтобы лучше видеть меня, не сводил с меня острого вопрошающего взгляда.

— По непостижимым причинам этот фантазм принял женственный облик. Я уже описывал его вам в прошлый раз.

Несколько мгновений Крокетт продолжал озадаченно смотреть на меня, но потом на его лице проступило выражение внезапного понимания.

— А! — сказал он. — Так вы говорите про ту таинственную женщину, которую видели в доме Ашера и потом еще в спальне этого Монтагю?

— Вот именно, я подразумеваю это таинственное губительное создание, — отвечал я. — Это она, облаченная в страшный саван, принадлежащий мертвецам, материализовалась прошлой ночью в будуаре миссис Никодемус. Она держала в руках грозное оружие, столь безжалостно сразившее несчастную хозяйку бала!

— И как, тысяча проклятий, вы установили это, если вы не видели ее лица? — потребовал ответа полковник.

Мой лихорадочный бег по комнате прервался на полушаге, и я с раскаянием поглядел на своего «напарника».

— Полковник Крокетт! — сокрушенно возвестил я. — И прошу у вас прощения, ибо, бессовестно нарушив священные узы взаимного доверия, на коих основывается любое, даже временное партнерство, я утаил от вас весьма существенную информацию. Единственным оправданием моего умолчания может послужить тот факт, что эта информация столь аномальна и даже немыслима, что полное и нецензурированное изложение событий подвергло бы слишком суровому испытанию ваше доверие к моей искренности. Однако теперь я сознаю, что должен был сразу поделиться с вами этими сведениями.

— Так вы чего-то недоговариваете? — настаивал полковник.

Пристыженный, я опустил голову и ответил ему смиренным кивком.

— Во всех упомянутых мною прежде случаях, — дрожащим голосом произнес я, — мне отчетливо представали черты преступника — женщины. То же самое произошло и когда совершалось последнее злодеяние: содеяв чудовищное убийство, безжалостный губитель сорвал с себя маску — в моем присутствии. И говорю вам, полковник Крокетт, хотя лик, который я узрел, не был точным зеркальным отражением моего собственного, но и в целом, и в отдельных чертах его сходство с моим лицом было настолько велико, что не оставалось ни малейшего сомнения в том, кто она такая — или, вернее, что оно такое… О, полковник Крокетт! — возопил я. — Теперь я знаю наверное! Этот бесчеловечный убийца — обретший плоть агент моих самых темных, бесовских желаний, кровавой и жестокой мести, которую я умыслил против этих людей!

Избавившись таким образом от кошмарной тайны, столько дней отягощавшей мой дух, я вновь закрыл лицо руками, и из сокровенных недр моего бытия вырвалось душераздирающее рыдание.

Эти явные признаки глубочайшего отчаяния заставили полковника Крокетта подняться на ноги. Он вплотную подошел ко мне и обеими руками крепко, ободряюще сжал мои плечи.

— Спокойнее, напарник! — воскликнул он. — Что вы так разнюнились из-за пустяков? Чушь собачья! Какого лешего вам бы понадобилось чинить вред совершенно посторонним людям?

— Относительно этого, — простонал я, — могу предложить лишь самую смутную гипотезу, ибо мои побуждения остаются загадкой даже для меня самого. Но очевидно, что серия преступлений, начавшаяся с убийства миссис Макриди, каким-то непостижимым образом связана с судьбой моей матери Элизы. Как вам известно, эта святая женщина умерла в самых безнадежных обстоятельствах, какие только можно себе вообразить, одна, без друзей, покинутая всеми, кто обещал заботиться о ней. Вполне возможно, что эти преступления представляют собой давно задуманную месть всем тем поклонникам, которые некогда получали несравненное удовольствие от ее актерского таланта, но не пришли ей на помощь в час крайней нужды.

Скривив губы с выражением непревзойденного скептицизма, полковник покачал головой и заявил:

— Спорить с вами сложно, По, но, по мне, это самая несуразная теоретеза, какую я только слышал. Садитесь-ка обратно в кресло, и давайте хорошенько поразмыслим над этим. Ставлю доллар против пончика, что эти ваши видения можно объяснить более разумно.

Я подчинился, вернулся к столу и снова опустился в кресло.

— Какое же другое объяснение представляется вам возможным? — спросил я Крокетта, который также вернулся на свое место напротив меня.

— Прежде всего — выпивка, — ответил он. — У Ашеров вы напились в стельку и вчера вечером тоже изрядно приложились к пуншу. Черт, По, да мне случалось потребить столько виски, что мне мерещились двухголовые медведи, отплясывающие фанданго, и розовые гремучки, лезущие на стену.

Обдумав эту в целом вероятную гипотезу, я, однако, возразил:

— Должен признаться, что вопреки данному самому себе обету соблюдать в жизни принцип строжайшего воздержания в обоих указанных вами случаях я поддался соблазну. И все же, хотя воспоследовавшее из этого состояние моего разума вполне можно определить как опьянение, до полного расстройства и помрачения, которое могло бы породить столь отчетливые и жизнеспособные галлюцинации, было еще далеко… Более того, — продолжал я, — в тот вечер, когда в сумрачном обиталище Александра Монтагю мне встретился все тот же зловещий женообразный призрак, я не пил ничего крепче воды. Нет, полковник Крокетт, — заключил я, решительно качая головой, — одной лишь невоздержанностью нам не удастся объяснить тот жуткий женственный образ, который я видел уже три раза подряд.

— Может, к выпивке дело и не сводится, — пошел мне навстречу полковник. — Но прибавьте к этому ваше довольно вычурное воображение, и чтоб меня разорвало, если такого объяснения не будет достаточно. Да вы только посмотрите на эти дьявольские книги, над которыми вы все свои дни проводите! — Он обратил взгляд на мириады томов, которыми были уставлены стеллажи, и принялся по слогам зачитывать их названия: — «Подлинная история сатанинских культов»;