Кузина - Юлия Галанина

Место как место, зря меня председатель трибунала пугал, и здесь люди живут. А некоторые – так неплохо живут, арфы заводят и ярких птичек. Для многих Тавлея каторгой покажется, после здешнего раздолья. А тавлейская магия… С ней, конечно, проще – но и без неё терпимо. Зря Сердар так боится её потерять.

Солнце зависло над зубчатой линией гор. Стало резко холодать. Похоже, ночью будет заморозок, привет от зимы.

Пора, хватит мёрзнуть. Теперь я знаю, где спрятана частица меня. Надо просто задать один вопрос, который, по уму, следовало задать давным-давно. А получилось как обычно.

Но теперь я знаю очень и очень многое, знаю даже, что в нужном мне мире сейчас утро, а не вечер.

Пора.

– Приветствую вас, дражайший Кузен! Вы почему-то молчите, а я по вам так соскучилась! – легко пробилась несокрушимая броня немагического мира.

А тавлейская магия здесь и не причём. Во мне есть запасы истинной магии, полученной самым естественным на свете путём.

– Чувствую, вы нашли ключик, дражайшая кузина? – поборол-таки удивление Кузен. Я-то думала, сильно удивится.

– Почти. А скажите мне, дорогой Кузен, с чего вам вообще пришло в голову меня искать?

Наступила недолгая пауза.

– Я наткнулся дома, в Бетельгейзе, на сломанную золотую бабочку. Явный оберег. Хотел вернуть владелице. И не смог обнаружить в Тавлее даже её следов, – услышала я спокойный голос. – Это было, по меньшей мере, странно. Забрал бабочку с собой сюда, запомнил её ауру. Искал в мирах схожую. Нашёл кузину, почему-то сосланную на рудники в немагический мир. Всё просто.

– Левое крыло, нижнее полукрылие: сапфир, бирюза, бирюза; сердолик, янтарь, жемчуг; янтарь, раух-топаз, янтарь, – выговорила, как заклинание, я.

– Левое крыло, верхнее полукрылие, – продолжил дракон души моей. – Аметист, сапфир, сапфир, раух-топаз; аметист, алмаз, алмаз, раух-топаз, раух-топаз; сапфир, янтарь, сапфир, раух-топаз, изумруд, аметист; янтарь, янтарь, раух-топаз, рубин, янтарь, рубин.

– Правое крыло, нижнее полукрылие: раух-топаз, раух-топаз, янтарь; сердолик, сердолик, янтарь; янтарь, изумруд, сапфир, – отпарировала я.

– Правое крыло, верхнее полукрылие: аметист, янтарь, рубин, сердолик; изумруд, жемчуг, сапфир, рубин, сапфир; янтарь, янтарь, раух-топаз, янтарь, раух-топаз, раух-топаз; алмаз, раух-топаз, раух-топаз, рубин, янтарь, раух-топаз, – поставил он окончательную точку.

Ждущая нашлась.

– Руку дай, – попросила я, улыбаясь.

Протянула вверх, к наливающемуся ночной темнотой небу ладонь, почувствовала, как тянется мне на встречу другая, крепко обхватывает и поднимает над землей, легко выдёргивает из этого мира.

Пронеслись мимо, спрессовались миры и межмирья, осталась далеко позади земля, не тающая и летом, переполненная золотом, способным удержать даже магию.

Потом коснулся лица чужой ветер, сомкнутые веки уловили тепло солнечных лучей, всё верно, там был вечер, здесь – утро…

Распахнула глаза и увидела другие, в их зрачках отразилась я, совсем как в прошлую встречу, только тогда были ажурные бабочки на волосах и не было рудничных лохмотьев, тогда была впереди одна ночь перед очередным расставанием, а теперь позади почти жизнь, совсем другая жизнь.

Глаза дракона души моей улыбались. Смотрела бы и смотрела, как он улыбается. Носки ему, что ли, связать…

– Хочу помыться и поесть, – начала обживать я новый мир.

Маленький конопатый гном, сопя, топал по одной из старых выработок, которыми его народ пользовался как дорогами в недрах гор. На спине его был закреплен мешочек с едой. Сегодня был великий день, – впервые малышу разрешили отнести обед отцу, благо, что забой был неподалеку от жилища. Этого дня он ждал давным-давно. Целую вечность.

Раньше его не пускали, потому что далеко и опасно. Но неожиданно отец наткнулся на многообещающую жилу в выработке, которую давным-давно считали пустой. Боясь спугнуть горняцкую удачу, дневал и ночевал теперь там, и мама разрешила. Вручила мешок с обедом и велела идти смело, помня о том, что он, малыш, гном из славного и знаменитого рода.

Маленький гном и не боялся: фонарь у него был заправлен маслом полностью, да и без фонаря бы он не заблудился, уж здесь они хаживали-перехаживали, даже на ощупь можно узнать, где проходит пласт осадочных пород, где закончились известняки и пошли граниты вплоть до вкрапления кварцевой жилы. Тут даже грудной младенец не заблудится, не то что он, уже большой гном.

До отцовского забоя осталось совсем немного, когда началось непредвиденное. В ушах зазвенело и закололо, стены туннеля затряслись мельчайшей дрожью.

«Горнотрясение!», – испугался маленький гном.

И растерялся, не зная, что же делать дальше. В его жизни такого ещё не было.

Замигал впереди огонек – по проходке навстречу, гулко топая огромными сапогами, тяжело бежал отец, и фонарь в его руке раскачивался. Как не был испуган малыш, но сердито сообразил: мама предупредила отца заранее, что он придёт. А он-то верил, что отец не знает и ка-а-ак удивится…

Гном подхватил малыша и понёс в сторону своего забоя. Далеко убежать им не удалось: в ушах визжало невыносимо, пришлось упасть наземь и прикрыть голову руками.

«Золотой Змей» идёт!" – объяснил гном сыну. И про себя подумал, уж не к его ли новой жиле приманило горного странника.

Визг резко оборвался, точнее, перешел в гул: в каменной стене возникло ровная круглая дыра, из которой пошёл, вспухая, вываливаться, локоть за локтем, чудовищный золотой червяк. В пустом пространстве проходки жвалы его, не встречая камень, работали вхолостую. Тело червя ходило ходуном, отдельные сегменты его то истончались, то разбухали многократно. Червь пересек выработку и, не замедляя движения, вгрызся в камень. Снова всё кругом завизжало и затряслось.

Гном прижимал сына к себе, радуясь, что в этот раз пронесло. Малыш выглядывал из-под отцовой руки с восхищением: под защитой папы боятся было нечего и некого, а кто ещё из мальчишек может похвастаться что вот так, нос к носу, столкнулся с Золотым Червём.

В проходке остался только хвост Змея, торчащий из стены, и хвост этот напоследок учудил: вытолкнул из себя целую кучу камней, только застучал камнепад по своду и стенам проходки. Потом еще, и еще, поднял облако мельчайшей каменной крошки, сквозь которую не пробивался свет горняцких фонарей.

А когда крошка и пыль улеглись, и фонари снова осветили низкие своды проходки, один из булыжников на вершине оставленной Змеем груды пошевелился, развернулся, как мраморный ёж и не сразу, но выпрямился во весь рост и закашлялся.

И у отца, и у сына одинаково раскрылись рты от изумления. Малыш опомнился первым, ужом вывернулся из-под удерживающей руки и заспешил с фонарем к груде.

На чумазом от пыли лице сияли восхищённые глаза: ведь наверху каменного кургана стоял его дед, знаменитый бесстрашный дед, томящийся в заключении дед, гном огромного роста и великого ума. Его родной дед, сумевший оседлать самого Золотого Змея! Маленький гном его сразу узнал.