История шпионажа - Санш Де Грамон

Во всем мире не было двух столь непохожих шпионов, как Абель и Хейханен. Абель был очень умен и методичен, Хейханен был небрежен. Один посвятил себя работе, другой восстал против нее. Один был высок, другой низок. Абель был аскетом, Хейханен сибаритом. Они напоминают обычное для советской литературы противостояние коррумпированного и честного чиновников. Хейханен — провинциальный градоправитель, любящий водку и женщин, Абель — судья, почти фанатично преданный своим обязанностям.

На суде Донован сказал о Хейханене: «Если этот человек был шпионом, то в историю он войдет как самый безответственный, ко всему безразличный человек, которого когда-либо отправляли с секретным заданием. Невероятно, но этот человек — подполковник советской военной разведки, которого послали добывать секреты нашей страны. В нашей армии он не стал бы и рядовым первого класса». Эти слова можно было считать оскорблением, учитывая тот факт, что Родс был мастер-сержантом.

Когда стало известно об аресте Абеля, больше всего были удивлены его немногочисленные друзья и знакомые. Это было бы неудивительно, если бы Абель вел себя так же, как и Хейханен: если бы консьерж жаловался на поздних посетителей или на то, что он получает много писем из других стран; если бы в магазине специально для него хранили запас икры если бы он, выпив в баре водки, бил стаканы и танцевал казачка.

Увы, ничего подобного не происходило, Абель никогда не говорил и не делал того, что могло бы выделять его среди других людей. Он был тихим художником Эмилем Голдфусом, немцем по происхождению. Только когда его арестовали, многие детали предстали в новом свете. Прочитав о коротковолновом радио, хозяин телевизионной мастерской, находившейся в том же доме, вспомнил, что жители соседних домов часто жаловались на странные помехи. Один из художников, который часто встречал Абеля, идущего к себе в студию поздно вечером, как-то спросил его, почему он работает так поздно. Абель сказал, что днем у него слишком много дел. Скульптор, снимавший студию на шестом этаже, вспоминал, что зимой 1956 года была ужасная вьюга. У него начала протекать крыша, и он решил поставить под течь пустой бак. В это время к нему пришел Абель и помог ему. Скульптор подумал после этого: «Какой прекрасный человек!»

«Овингтон студиоз» — массивное некрасивое здание, построенное в 1863 году торговцами из Бруклина братьями Овингтон. Они использовали его для производства глиняных изделий. Шестиэтажный дом с мансардой как нельзя лучше отвечал требованиям художников. Абель снимал студию за 35 долларов в месяц и кладовую за 20 долларов, обе комнаты были на пятом этаже. В студии он не жил, но каждый день приходил туда.

Те, кто знал его, вспоминают, что он был добрым, незлобивым человеком. Он старался быть в хороших отношениях со всеми, даже с консьержем и лифтером Гарри Мак-Мюлленом, которого часто приглашал зайти к себе. Однажды, когда сломался лифт, он предложил починить его, что и сделал в рекордно короткое время.

У Абеля было несколько причин, по которым он выбрал именно «Овингтон студиоз» в качестве своего штаба. Во-первых, квартплата была низкой, во-вторых, приемник, находившийся на пятом этаже, обеспечивал надежный прием, особенно если антенна выходила на крышу, в-третьих, это здание находилось далеко от гостиниц, в которых жил Абель, что сводило к минимуму возможность провала. Но, кроме всего, образ художника был прекрасным прикрытием. Образ, возможно, не очень правильное слово, так как критики признавали, что он был талантливым художником, чьи работы могли сойти за работы профессионала. Настолько разносторонний человек, как Абель, мог стать кем угодно: учителем, фотографом, электриком. Но его интерес к живописи был неподдельным. В то же время этот образ как нельзя лучше способствовал основной работе Абеля: он объяснял отсутствие распорядка в его жизни. Кроме того, разведчик знал, что художники не любят интересоваться личной жизнью друг друга. Абель мог часами разговаривать с «коллегой», не ожидая вопросов о семье. Уважение к тайне — часть кредо этих людей, или, как сказал художник Натаниэль Кац, работавший в «Овингтон студиоз»: «Живописец не обращает внимания на окружающий мир благодаря своей творческой энергии».

Эту мысль подтверждает следующий случай. Однажды Берт Сильверман, близкий друг Абеля, вошел к нему, когда тот слушал передачу из Москвы. Абель выключил радио и пошел в студию Сильвермана. Там зазвонил телефон, и Сильверман произнес во время разговора: «Мы с Эмилем слушаем передачу из Москвы по его радио». Абель побледнел и сказал: «Больше никому об этом не говори». Сильверман не придал этому случаю никакого значения. Мысль о том, что дружелюбный художник из «Овингтон студиоз» мог оказаться советским агентом, была настолько невероятна, что Абель мог выдать себя, только во всем признавшись. Франц Феликс, познакомившийся с Абелем через Сильвермана, вспоминал, что, когда Мюллен показал ему газету, рассказывавшую об аресте Абеля, он чувствовал себя так, как если бы ему сказали, что он живет в монархическом государстве.

Сильверман был шокирован этой новостью. Его друг Голдфус исчез в клубах дыма, а из пепла появился советский шпион. Был ли Абель тем человеком, который в начале 1957 года присутствовал на его свадьбе и подарил молодоженам шкатулку розового дерева, которую он сделал сам? Был ли Абель тем человеком, который позировал ему для портрета «Любитель»? Был ли Абель тем человеком, с которым он ходил в Ист-Сайд, где он делал снимки, которые служили основой для его картин? Сильверман с трудом описывал свои чувства: «Одно дело потерять друга из-за его смерти. Но потерять друга из-за того, что он был совсем другим человеком, не просто грустно, это обескураживает».

Благодаря своему уму Абель успешно разделил две жизни, которыми он жил. Он нашел троих человек, которые стали его близкими друзьями: Берта Сильвермана, Алана Уинстона и Дэвида Левина. Абель познакомился с ними как художник и искренне любил их. Он часто проявлял свои чувства. У себя в студии устроил комнату, в которой печатал фотографии своих друзей. Он всегда предупреждал их о своих поездках, объясняя их необходимостью сменить климат, чтобы подлечить носовые пазухи. Его объяснение соответствовало истине — у него в самом деле болели носовые пазухи. Он всегда носил с собой ингалятор. Человек, которого знали друзья, был частью настоящего человека, поэтому они были поражены, когда узнали, кем он был на самом деле.

Абель всем рассказывал одинаковую историю: он немец по происхождению, работал ретушером в Бостоне и Нью-Йорке, а сбережения тратил на занятия живописью. Он говорил, что у него нет семьи. Однажды Сильверман спросил, почему он не женился, и Абель ответил, что женщины всегда «что-нибудь хотят получить взамен». Тем не менее друзья замечали, что он, хотя и не доверяет женщинам, любит их.

Сильверман часто ходил с ним на вечеринки в Бруклине, во время которых многие дамы отмечали ум и очарование лысеющего художника с европейскими манерами. Уинстон вспоминал, как бурно он выражал свои чувства, увидев на улице красивую девушку. «Fantastisch!» — восклицал он, провожая ее взглядом. Его отношения с женщинами за все годы разлуки с женой сводились к тому, что он знал их только по именам. В его студии нашли открытку, на которой написано: «Привет, Эмиль!.. Глэдис».