Князь вампиров - Джинн Калогридис

Мисс Люси подошла к открытой двери и несколько раз громко позвала служанок. Ответа не было. Тогда она покинула комнату и сама отправилась вниз. Я похолодел, ожидая, что вот-вот услышу ее крик. Но нет: она вернулась обратно, испуганная и совершенно растерянная. Когда я увидел ее бледное лицо (оно стало белее снега), меня обожгли хлынувшие слезы.

Люси прошла к столику, вынула дневник и принялась что-то быстро писать. Я боялся, что Влад в любую секунду вернется и прервет ее, но он решил проявить благородство (словно исполняя последнее желание умирающего или приговоренного к казни, подумалось мне). Закончив, Люси вырвала листок из дневника, сложила и спрятала у себя на груди.

Горе, какое знакомое мне горе! Я мог бы не стесняться слез, однако удерживал их. Зачем? Наверное, не хотел давать своему врагу новый повод для злорадства. Я решил, что не сдамся до тех пор, пока у Люси хватает сил сопротивляться.

Спрятав записку, она легла, тщательно расправила ночную сорочку, разгладила волосы, потом сложила на груди руки, будто уже не считала себя живой. Вот тогда-то Влад и вернулся. Чтобы не видеть гнусной сцены, я закрыл глаза. Увы, я не мог заткнуть уши и слышал, как Влад насмехается надо мной и глумится над порядочностью мисс Люси. Это было настолько мерзостно, что я не решусь повторить ни одну из его фраз. Его словесные выстрелы я еще мог игнорировать, но когда услышал сосущие звуки, сопровождавшиеся сладострастными возгласами несчастной Люси, то с предельной ясностью понял, почему Герда уступила натиску безумия.

* * *

Рано утром приехал Сьюард. Он спешил, будто чувствовал беду, обрушившуюся на Хиллингем. К моменту его приезда я был единственным бодрствующим человеком в доме. Проснувшись после глубокого сна, наведенного на меня вампиром, я сразу же бросился к Люси. Она была при смерти, холодное и неподвижное тело девушки почти ничем не отличалась от трупа ее матери. Я попытался отдать ей часть своей психической энергии, но жуткие события минувшей ночи предельно ослабили меня. Я даже не смог проделать все необходимые в таких случаях действия и едва не упал в обморок рядом с Люси.

Вскоре я услышал стук дверного молотка, затем резкий звон колокольчика и, наконец, громкий, обеспокоенный голос Джона. Я поплелся вниз и открыл дверь. По моему всклокоченному виду он понял все без слов и сразу же начал действовать. Прежде всего, Джон отправился разыскивать служанок и нашел всех четверых в столовой. К моему величайшему облегчению, они были живы и крепко спали, переусердствовав с приемом лауданума. Следов укуса вампира я тоже ни у одной не обнаружил. Джону удалось разбудить троих девиц, и он велел им приготовить для мисс Люси горячую ванну и дать ей бокал бренди.

Естественно, этого было недостаточно – Люси требовалось вливание психической энергии. Вот только Джон еще не вполне оправился после истории с Ренфилдом, и я не отважился подвергать его опасности... Видимо, мои молитвы, хоть с запозданием, но достигли небес, и через некоторое время в Хиллингеме появился донор – американец Квинси Моррис.

Выяснилось, что он находится в самых добрых отношениях и Джоном, и с Артуром. Когда он приехал, я впервые за все эти недели увидел на осунувшемся лице Джона проблеск искренней радости. Последовали шумные и энергичные рукопожатия, сменившиеся не менее шумными и энергичными похлопываниями по плечу. Квинси оказался тощим и долговязым парнем с необычайно длинными руками и ногами, жидкими рыжими волосами и веснушками, щедро рассыпанными по всеми лицу. Забыл упомянуть длинный нос, похожий на клюв. Когда смотришь на мистера Морриса сбоку, его фигура производит особо комичное впечатление. Вначале замечаешь большую белую шляпу, напоминающую лодку. В Америке такие называют "стетсонами". Квинси утверждает, что в подобных шляпах щеголяют все уважающие себя ковбои. После головного убора взгляд останавливается на крючковатом носу, после чего быстро спускается ниже, – туда, где торчит внушительный кадык. И все эти "украшения" насажены на тело, которому не остается ничего иного, как послушно их таскать. Добавлю, что я никогда бы не позволил себе подобной иронии в адрес другого человека, если бы записанные слова не принадлежали самому мистеру Квинси Моррису.

Его приезд стал единственным светлым звеном в цепи ужасных и печальных событий.

Когда приветствия закончились, Джон рассказал приятелю о необходимости срочного "переливания" (чтобы не смущать Квинси, он прибегнул все к той же лжи о переливании крови). Американец согласился не раздумывая. Возможно, он тоже безответно влюблен в Люси.

Нам пришлось перейти в спальню миссис Вестенра, поскольку тело матери все еще оставалось в спальне Люси.

Сейчас Джон и Квинси завтракают. Я сижу наверху, наблюдая за состоянием нашей пациентки, и делаю эти записи. Американец оказался на редкость здоровым и сильным человеком, но и его психическая энергия не принесла мисс Люси ощутимой пользы. Правда, дыхание стало не таким учащенным и пульс немного выровнялся. Но, к сожалению, этого явно недостаточно.

Я ничего не сказал Джону ни о нашем безнадежном положении, ни о том, что Люси фактически находится при смерти. Жалея его, я воздержался также и от подробного рассказа о событиях минувшей ночи. Но когда Джон увидел спальню с разбитыми стеклами и телом миссис Вестенра, на его лице появилось знакомое мне выражение бессильной ярости, пережитое мною всего несколько часов назад. Думаю, он все понял.

Развязка близка. Очень близка.

ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН ХЕЛЬСИНГА

20 сентября

День величайшей печали и отчаяния, и все же сквозь, казалось бы, беспросветный мрак пробивается луч любви и мужества. Мое сердце, подобно маятнику, достигает то одной, то другой крайней точки. Я измучен и истерзан, раздавлен, сбит с толку. Все мои представления безжалостно раздавлены. Но нужно жить дальше, нужно принимать решения. Я не могу сложить с себя ответственность за жизни тех, кто рядом со мной.

Двое суток мы с Джоном провели у постели мисс Люси, ни на мгновение не оставляя ее одну. Я знал, что нам уже не защитить ее ни от вампира, ни от неминуемой судьбы, единственное – своим присутствием мы могли скрасить ей последние дни и дать хоть какое-то утешение. Но это было самым трудным и мучительным занятием, причем степень моего горя при виде угасающего юного создания (как она верила, что я вылечу ее!) не шла ни в какое сравнение с горем Джона. Приходя сменить его, я часто заставал Джона с мокрыми от слез щеками. Он беззвучно плакал, нежно держа в своей ладони пальчики спящей мисс Люси. Какое тяжкое испытание выпало на его долю – он по-прежнему сильно любит ее, но не смеет сказать ей об этом. Люси умрет, так и не узнав о его любви. Джон не решится оскорбить чувства Артура – своего давнего и верного друга.

Да, Люси умирает. Очередное "переливание" психической энергии не принесло ей никакого заметного улучшения (оно лишь немного отдалило неизбежный конец), зато серьезно истощило ее донора Квинси. (Не могу называть его "мистером Моррисом", ибо он, как и большинство американцев, обладает очаровательной непосредственностью и обескураживающей прямотой. Он открыто говорит о своих мыслях и чувствах, и его музыкальный техасский акцент вносит приятное разнообразие в суховатую речь англичан.) Только одно чувство он упорно пытается скрыть – свою неразделенную любовь к мисс Люси. Когда он смотрел на нее, я не раз замечал боль, вспыхивавшую в его темных глазах. Чтобы не задевать чувства Артура и Джона, Квинси старается не появляться в спальне Люси. Желая нам помочь, он взвалил на себя множество других дел, фактически став нашим посыльным. Стоило мне сказать, что нужно отправить Артуру телеграмму, Квинси тут же поспешил на почту. От Джона я узнал, что прошлой ночью этот долговязый техасец сделался добровольным стражем и с револьвером в руках ходил вокруг дома. (Печально улыбаясь, Джон сообщил мне, что Квинси считает виновником происшедших несчастий... вампира – летучую мышь, обитающую в Южной Америке[29]. Из-за укуса такой «мышки» техасец в свое время потерял свою любимую лошадь. Квинси уверен, что эти звери могли случайно попасть в Англию и расплодиться здесь. Более того, он сообщил, что ночью видел большую серую летучую мышь, кружащую над домом. Знал бы милейший Квинси, до чего же он близок к правде!)