Марш Турецкого, или 50 шагов следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ - Фридрих Незнанский

- Кто попросил? спросил Грязнов.

- Мужик. А кто такой не знаю. Я у него документы не спрашивал.

Он действительно был чем-то похож на Селезнева. Нас здорово провели.

Грязнов вызвал по рации Фирсова.

- Это не он.

- Я понял, откликнулся Фирсов. Буду у вас через три минуты.

Голос его был, как всегда, бесстрастен. Казалось, ничто никогда не выводит его из равновесия.

Он подъехал к нам и пересел в нашу машину. Коля, таким образом, оказался между Фирсовым и мной.

И начался перекрестный допрос. Фирсов и я по очереди задавали вопросы.

И тут в кармане Фирсова запищал телефон.

- Алло! тут же откликнулся Фирсов.

Внезапно он покраснел.

- Кто? спросил Фирсов.

Я впервые видел его в таком состоянии. Мне казалось, что покраснеть, разволноваться он вообще не способен совершенно.

- Что-что? кричал в трубку Фирсов. Повтори!

Потом сунул телефон в карман и хлопнул водителя по плечу:

- В аэропорт! В Домодедово! Гони!

Машина помчалась до шоссе. Домодедово, к счастью, был ближайшим аэропортом от того места, где мы находились.

А Фирсов уже спокойным, приказным тоном отдавал распоряжения:

- Внимание! Всем срочно следовать в аэропорт Домодедово. На запасную полосу. Там готовится к отлету самолет авиакомпании "Русские авиалинии". Связаться с диспетчерами. Задержать вылет самолета любыми способами. Ситуация очень серьезная. При надобности разрешаю абсолютно все, вплоть до варианта номер один.

Я обернулся и посмотрел назад. За нами мчались несколько машин, следуя указаниям Фирсова. С оглушительным ревом, сверкая мигалками, строй машин мчался в Домодедово.

- Я должен был это предусмотреть, говорил Фирсов по дороге в аэропорт. Я знал, что он выкинет что-то такое из ряда вон. Он же все время по краю ходил. Все время на грани фола. Рисковал постоянно, но это был продуманный риск. Вот и сейчас. Какую, собака, операцию провернул по своему отъезду. Знал, что мы следим за ним, знал, что контролируем каждый его шаг, каждую его встречу с этим подонком Селезневым, и прислал его к нам же! Знал, что мы вцепимся в него. А это был только отвлекающий маневр!

Я не влезал в его монолог, давая ему выговориться. И он продолжал:

- И знаете, что самое сволочное? То, что он запросто может выкрутиться. Сухим из воды выйти. Представьте: мы его ловим сейчас. А Селезнева с ним нет. И что? Что мы можем ему предъявить? Мы же предполагали его с поличным брать. А теперь? Да он пошлет нас в одно место и прав будет. Любой суд его оправдает, если у него будет опытный адвокат. У нас же, по существу, нет ни одного железного доказательства. Только версии и предположения.

Закончил он свой монолог довольно угрожающе:

- Ну, это мы еще посмотрим!

Еще минута-другая и мы бы опоздали.

Самолет уже развернулся, готовясь набрать ход по взлетной полосе. И тут на бетонную дорогу выскочили четыре машины.

Это было безумие. Мы двигались лоб в лоб многотонному самолету, не собираясь сворачивать. И лайнер не выдержал. Затормозил.

Остановился.

Из наших машин вышли вооруженные люди, готовые к броску.

Фирсов взял в руки микрофон.

- Граждане Портнов и Селезнев! Голос его, усиленный динамиками на крышах машин, звенел окрест. Выходите из самолета с поднятыми руками. Сопротивление бесполезно. Я уполномочен сообщить вам, что в случае неповиновения, ввиду особой дерзости и опасности вашего преступления, мною, начальником отдела ФСБ Фирсовым, получен приказ идти на любые меры вплоть до вашего физического уничтожения! Приказываю сдаться!

В проеме двери самолета показался Селезнев.

- Трап! Подайте трап! закричал он.

Через несколько минут подогнали трап. Все это время я слушал, как бьется мое сердце. Посмотрев на Грязнова, я понял, что и он тоже не отказался бы сейчас от валидола.

Селезнев с поднятыми руками стал спускаться по трапу. Едва его нога коснулась земли, как он тут же был скручен и втащен в одну из машин. При этом его на всякий случай крепко стукнули, чтоб не дергался.

Фирсов снова крикнул в микрофон:

- Где Портнов? Ждем!

В двери сначала показалась девушка, и я машинально отметил, что у нее красивые ноги. Сразу за ней показался мужчина. С пистолетом в руке.

Пистолет был приставлен к виску девушки.

- Пилота! крикнул Портнов. Я требую сменить пилота! Или я прострелю ей башку!

Девушка визжала от страха.

- Ну? заорал Портнов. Я убью ее!

Вдруг его голова дернулась вперед, и он повалился на девушку. Вдвоем они покатились по ступенькам, причем девушка визжала не переставая. Я, Грязнов, Аленичев и еще несколько человек бросились к ним. Одним движением кто-то выхватил девушку и отставил в сторону, чтоб не мешала. И потянулись к Портнову.

Поздно.

Феликс Портнов был мертв.

Рана в его затылке подтверждала это.

Я даже не успел подумать, как такое могло случиться, а Фирсов уже бежал вверх по ступенькам трапа.

- Миша! кричал он. Не стреляй!

Посмотрев вверх, я увидел на верхней ступеньке его. Человека с пустыми глазами. В руке он сжимал пистолет. И ствол его был направлен на бегущего вверх Фирсова.

- Не стреляй! кричал тот.

Михаил Володин выстрелил.

Но пуля не попала в Фирсова. За тысячную долю секунды до того, как Володин нажал на спусковой крючок, Фирсов успел сделать неуловимое движение, и пуля просвистела мимо. У них, у разведчиков, это называется качанием маятника. Он очень вовремя качнулся.

Пуля, выпущенная Хамелеоном, прострелила мою кепку.

Маятник никто меня качать не учил, но что-то мне как подсказало: пригнись! Я пригнулся. В общем, черт с ней, с кепкой.

Поднялся грохот выстрелов. Все, кто был внизу, стреляли в Володина. Кроме меня. Я оцепенел.

Но вот он качнулся, упал на ступеньки лицом вниз и покатился к нашим ногам.

Тишину нарушил Фирсов. Он произнес только одно слово:

- Все.

В конце дня мы собрались в кабинете Меркулова.

- Коньяк? предложил Костя.

- Неплохо бы, отозвался я.

Остальные промолчали, но по их лицам любой догадался бы, что коньяк в эту минуту предел их мечтаний.

Костя достал бутылку и рюмки. Лица присутствующих заметно оживились. Впрочем, пьяницами мои товарищи не были. Оживление на лицах выражало лишь то, что сейчас будет поставлена последняя точка в трудном общем деле. Костя разлил коньяк по рюмкам и обратился к Фирсову: