Миф. Греческие мифы в пересказе - Стивен Фрай

Тени скользили мимо, отводя взоры.

— Где тут тронный зал? — спросил он у одной.

Следуя указаниям, он предстал перед Персефоной.

— Грозная царица[193], — сказал Сизиф, склонив голову, — молю об аудиенции у Аида.

— Мой супруг сейчас в Тартаре. Я за него. Ты кто такой и как смеешь являться пред мои очи в таком состоянии?

Сизиф был наг, ухо оторвано, один глаз свисал из глазницы. Его призрачное тело покрывали укусы, шрамы, синяки, раны и язвы — свидетельство сурового обхождения улиц Коринфа с его физическим телом. Вдова Сизифа выполнила его наказы.

— Сударыня! — Сизиф склонился перед Персефоной. — Никто не сознает непристойность этого больше, чем я сам. Жена моя, злая, коварная, чудовищная, богохульная жена, — это все она довела меня до такого плачевного состояния. Даже лежа при смерти, я слышал, как она говорила другим женщинам: «Не станем мы тратить золото на погребальные ритуалы. Боги преисподней нам никто. Бросим его тело на улице, собакам на съедение. Деньги, отложенные им на похороны, просадим на большой пир. Телок, которых он берег для жертвы Аиду с Персефоной, зажарим для своего удовольствия». Она хохотала и хлопала в ладоши, и то были, грозная царица, последние звуки, что слышал я на земле.

Персефона разъярилась.

— И она посмела? Посмела? Будет наказана.

— Так точно, владычица. Но как?

— Освежевана…

— Да. Неплохо. Но, если позволишь сказать, было б потешно… — Сизиф улыбнулся посетившей его мысли. — Было б потешно, если б ты вернула меня в верхний мир живым? Вообрази ее потрясение!

— Хм…

— И я прослежу, чтобы она каждый день платила за свою наглость, за неуважение. Никакого золота, никаких пиров, ничего — только жестокое обращение, оскорбления и унижения. Жду не дождусь глянуть ей в лицо, когда явлюсь перед ней, живой и невредимый… и, может… может, даже юнее, бодрее и красивее прежнего? Ей всего двадцать шесть, но вообрази, как она будет мучиться, если я ее переживу! Сделаю из нее свою рабыню. Ей каждый день будет пыткой.

Персефона от этой затеи улыбнулась и хлопнула в ладоши.

— Быть посему. — Годы, проведенные в подземном мире, наделили Персефону царской гордостью и несгибаемой верой в тщательное правление преисподней.

И вот так Сизифа вывели в верхний мир, и они со своей донельзя обрадованной царицей жили долго и счастливо.

Его смерть, когда она пришла наконец, — другая история.

Узнав, как сизиф избежал смерти вторично, Зевс, Арес, Гермес и Аид довольны не были. Однако Персефона вынесла вердикт, а решение одного бессмертного не может быть обжаловано другим.

Когда почти через полвека безмятежной и цветущей жизни смертный удел Сизифовой жены взял свое, истек и срок договора между Персефоной и Сизифом. Танатос нанес ему третий и последний визит.

На сей раз Сизиф уплатил Харону пошлину и пересек Стикс как полагается. Гермес ждал его на дальнем берегу.

— Так-так-так. Царь Сизиф Коринфский. Врун, мошенник, разбойник, прохиндей. Любо-дорого сердцу моему. Ни одному смертному не удавалось надурить смерть и одного раза — ты же ухитрился дважды. Молоток.

Сизиф поклонился.

— Подобное достижение заслуживает шанса на бессмертие. Пошли со мной.

Гермес повел Сизифа вниз по бесчисленным коридорам и галереям в громадную пещеру. От пола к своду устремлялся исполинский пандус. Внизу покоился валун, озаренный столпом света.

— Верхний мир, — сказал Гермес, объясняя, откуда свет.

Сизиф разглядел, что пандус ведет к квадратному отверстию в своде, через который пробивался дневной свет. Гермес показал на отверстие пальцем, и столп света погас.

— Итак, тебе нужно всего лишь вкатить валун по уклону. Когда доберешься до верха, брешь откроется. Сможешь выбраться и жить потом вечно — бессмертным царем Сизифом. Танатос больше никогда к тебе не наведается.

— И все?

— И все, — сказал Гермес. — Конечно, если тебе эта мысль не нравится, я отведу тебя в Элизий, где ты проведешь вечность в компании других душ добродетельных усопших. Но если выберешь камень — будешь обязан пытаться завоевать себе свободу и бессмертие, пока не получится. Выбирай. Идиллическая загробная жизнь здесь — или попытка добыть бессмертие.

Сизиф оглядел валун. Крупный, но не колоссальный. Уклон крутой, но не отвесный. Градусов сорок пять, не больше. Что ж. Вечность прогулок по Елисейским полям со скучными и смирными — или вечность в настоящем мире потехи, пошлости, проказ и полоумия?

— Без обмана?

— Без обмана, без понуждения, — сказал Гермес, кладя руку Сизифу на плечо и расцветая ослепительнейшей улыбкой. — Тебе выбирать.

Остальное вам известно. Сизиф упер плечо в валун и принялся толкать его вверх по склону. На полдороге он был уверен, что вечная жизнь ему обеспечена. Три четверти пути — он устал, но не сдался. Четыре пятых… проклятье, ну и работенка. Пять шестых — тягость. Шесть седьмых — мука. Семь восьмых… До вершины оставался всего дюйм, ширина ногтя, еще одно могучее усилие и…

Не-е-е-е-е-ет! Камень соскользнул, пролетел над Сизифом и бухнулся у подножия. «Что ж, для первой попытки неплохо, — подумал Сизиф про себя. — Если передохнуть, если собрать силы, я смогу. Знаю, что смогу. Нащупаю подход. Может, надо толкать спиной, перекладывать на нее вес. Смогу…»

Сизиф по-прежнему в чертогах Тартара, толкает тот валун вверх по склону и добирается почти до самого верха, но валун скатывается, и Сизифу приходится начинать заново. Он пребудет там до конца времен. Он все еще верит, что у него получится. Одно последнее сверхусилие — и он свободен.

Художники, поэты и философы разглядели в мифе о Сизифе много чего. Они увидели образ абсурда человеческой жизни, тщеты усилий, безжалостной жестокости судьбы, непобедимых сил всемирного тяготения. Но видели и некую храбрость человечества, стойкость, упорство, выносливость и веру в себя. В нашем отказе сдаваться они усматривают нечто героическое.

Для греков гибрис — особая разновидность гордыни. Зачастую она подталкивала смертных восставать против богов и навлекала на них разнообразные и неизбежные кары. Таков общий, если не ключевой, недостаток героев греческой трагедии и многих других главных героев греческого мифа. Иногда оплошность — не наша, а богов, слишком завистливых, мелочных и тщеславных, не способных смириться с тем, что смертные бывают им под стать — или даже превосходят их.

Вы, наверное, помните, что Пелоп был у Тантала с Дионой не единственным ребенком. Имелась у них еще дочка Ниоба. Вопреки ужасной судьбе, постигшей ее отца, и мрачным приключениям брата, она была гордой, самоуверенной женщиной. Она познакомилась с Амфионом, сыном Зевса и Антиопы, и вышла за него замуж. Амфион был когда-то любовником Гермеса, как я уже говорил, одним из близнецов, которые возвели стены Фив, зачаровав камни пением и игрой на лире[194]. У Ниобы с Амфионом родилось семь дочерей и семеро сыновей — ниобидов.