Неправильный Дойл - Роберт Джирарди

В сей час, и то был не первый Раз в тот ужасный вечер, думы мои устремились к Матушке и Сестрицам моим, и ныне, когда Отец Тайрон ушел навеки, я поспешил к нашему Дому на Пилгримс Лэйн, дабы поддержать их в сем ужасе…

(Страницы отсутствуют.)

…кровля собора Св. Стефана Полыхала, озаряя небесный свод Багровым Светом Бойни. Итак, схоронившись за Дымовой Трубой на крыше, я мог с ясностию видеть, что творится на Заднем Дворе.

Солдаты схватили Матушку и Трех оставшихся в живых Сестер прямо в ночных рубахах и согнали вместе. Они стояли с неубранными власами и рыдали, лишь Матушка твердым Гласом возносила Молитву, поручая Душу Свою Заботе и Милости Создателя. За сим, Капитан Железнобоких, у коего сохранилась еще толика Почтительности к родителям, ударил ея сзади в Голову пикой, и она упала, оглушенная, на Землю, потом другой солдат вонзил в нее меч, и Камни обагрились Кровью Матушкиного Сердца, кое боле не билось в ней. Я не рыдал над сим подлым злодейством, ибо слезы покинули меня, но те Смертные Удары отдались в самой Глубине Души моей.

Тут же Сестры мои издали вопль над окровавленным телом Матушки, смешанный со скрежетом зубовным, толь страшный, что сие было слушать непереносимо, но не охладило Адскую Похоть Солдат, а может статься, даже распалило оную. Сии Дьяволы, насмехаясь, содрали с сестриц моих рубахи, и те предстали белые, сияющие и нагие на окровавленной земле, прекрасные и стройные, как Беззащитные Ивы, как сами Грации в Трагический миг, предшествующий их Поруганию. О, мои бедные прекрасные ивы! О, мои Дорогие Добрые Сестрицы, и Ныне рыдающие чрез Вечность, Вопящие Богу о Злодействе, свершенном над их Невинностью!

Не нахожу слов, дабы описать в Подробностях случившееся тогда, скажу только, что я смотрел на Все и Не Закрыл очи свои, и с каждым мигом Сердце мое все более наполнялось Истинно Диавольскою Чернотой, в коей Совершенно Исчезла моя Любовь к Богу, и рев заполнил мой слух, и все слова Отца Тайрона о терпении и его Праведное Наставление покинули меня, и я вырвал Священный обет из своего сердца и взамен поклялся Дьяволу, что, ежели спасусь от сей Бури, то буду без устали убивать всякого англичанина, до коего дотянется моя карающая рука. Я поклялся, что воистину посвящу Остаток Жизни Убийству англичан и не стану дожидаться прихода Божественной Справедливости, толь медлительной, толь далекой, но своими руками отмщу за Безвременную гибель Отца Тайрона, моей Матушки и Сестриц. К сему времени Солдаты насытили Похоть свою в Девственной Невинности моих Сестер, и подняли свои большие мечи, и отсекли головы от их тел, и еще более Крови Дойлов обагрило землю.

В сей миг, в потрясении от того, что я видел вышепомянутые ужасы, я ногой сбил черепичину, и она упала со стуком на Двор. По громкому стуку Солдаты обнаружили мое укрытие, подняли тревогу, [наставили] Аркебузы, и пули ударили в кирпичи трубы, на расстоянии ладони от моей Главы, но я ловко скользнул по крыше вниз и выскочил на улицу…

(Страницы отсутствуют.)

…с другими измученными беженцами в колокольне Святого Петра. Но площадь вокруг вскоре наполнилась Железнобокими, будто полчищами злобных рыжих муравьев, ползущих по телу мертвой птицы. От английского Капитана воспоследовало приказание сдаться. «Сложите Оружие и Мы Сохраним Ваши Жизни», – говорил он. Но цену сих заверений мы хорошо уже узнали в тот день у Милл Маунта, когда Сэр Артур и Люди его были Зарублены, напротив того, что им обещали то же самое. «Уж лучше в Ад», – ответствовал наш Полковник. Англичанин же сказал: «Да Будет Ад», – и краткое Перемирие было нарушено. На Главные Церковные врата тотчас обрушился огонь не менее двух орудий, заряженных тяжелыми ядрами, и вскоре англичане проникли в брешь.

В последовавшей отчаянной схватке я весьма недурно управился с парой пистолетов, добытых с чьего-то тела, и с коротким клинком, коим я убил первого в жизни человека ударом в горло. Так я начал быть тем, на чьей совести довольно жертв среди англичан. Однако же, последние малым числом ирландцы, и я средь них, были загнаны на узкие ступени колокольни, откуда англичанам невозможно было их достать. После недолгого совета на площади перед церковью англичане наш редут порешили запалить. Поломав всю утварь, скамьи, алтарь и прочая, они сотворили огромный костер у подножия колокольни. Порешив на том, они столпились в отдалении и, радуясь пожару, ожидали, когда пламя дотянется до жалких остатков жителей разоренного ими города.

Совсем скоро пламя начало жадно пожирать внешнюю стену, и камни покрылись пузырями. Черный дым поднимался до самого верха, и узкая башня превратилась в Ад, и уже непонятно было, какая смерть более желанна: смерть от прыжка или смерть от огня. Многие, загоревшись, срывались, вопия от ужаса, падали и разбивались о камни внизу, оставаясь лежать подобно груде горящего тряпья. Но я продолжал карабкаться, и прошел чрез стенающую толпу ослепших от дыма людей, и, наконец, забрался на самый верх колокольни, выбрался на крышу, и оттуда на самую крайнюю высоту – на железный крест, что когда-то водрузили на Шпиль ваятели. Со своего выгодного положения, с самой высокой крыши в городе, я мог обозреть при свете пожарища разорение, постигшее Дрогеду, разрушенную и опустошенную до основания. И погрозил я кулаком Небесам и проклял Бога за то, что допускает он подобные несчастья происходить на Земле. Воистину, даже Берн казался в огне, сии напитанные кровью воды несли множество горящих обломков. Потом черные тучи застлали луну, словно сие Небесное тело оплакивало нас, и звезды тоже исчезли во тьме. Я чувствовал прикосновение ветра к лицу и запах моря, сверкающе черного и беспредельного до невидимого края, и я пролил еще немало слез и проклял Божественное Провидение, кое привело меня к сему роковому часу.

Языки пламени уже лизали мои башмаки, и самый крест, за который я цеплялся, превратился в раскаленную кочергу, только что вынутую из огня. Я услышал снизу вопль: Я Горю, Будь Я Проклят, Горю, – и было похоже, то кричала собственная моя душа. Вскоре я более не мог терпеть, я оторвался и раскинул руки, словно собираясь взлететь, и Попрощался с луной, с Городом, лежащим в руинах, со своею жизнью. И сожалея лишь о том, что сумел убить лишь одного англичанина, полетел вниз, в Черноту, и в угли, и в безжалостную ночь…

(Страницы отсутствуют.)

…никто из нас, оборванных и разбитых остатков ирландцев, закованных и выставленных под Охраной на Площади, не смел оглянуться на черный проклинающий перст шпиля собора Святого Стефана, где толь многие встретили Судьбу свою. Хотя, по моему разумению, проклятие посылалось толь же на Самого Всемогущего, коль и на Англичан, жалких его Орудий.

Все громче и громче звучали Фанфары, и вот, на площадь, спешившись, словно Обычный Солдат, вышел Лорд Лейтенант Кромвель и следом его Свита, встречаемые приветственными криками своих Солдат – мясников прошедшей ночи – и громким воем плененных ирландцев. Весьма довольный собой, Кромвель вначале произвел смотр людей, гордо вытянувшихся в своих Алых Мундирах под солнцем, блестевшим в небывало голубых небесах. И он сказал им много приятного, и обращался с ними, как с Любимыми Детьми, и щедро раздавал похвалы, и рассказывал какие-то шутки, касаемые того вопиющего насилия, что повергло Дрогеду в прах.