Тёмный рыцарь - Пол Догерти

— Беррингтон, Изабелла и ты, Майель, который некогда был мне братом, — де Пейн простер руку, — будьте любезны, все оставайтесь на своих местах. — Эдмунду было почти невыносимо смотреть на Изабеллу, лицо которой напряглось и приобрело хищное выражение.

Все трое сидели на дальнем конце стола: Беррингтон в центре, между Изабеллой и Майелем. Парменио и Гастанг сидели ближе к Эдмунду, по разные стороны стола. Генуэзец был весьма озадачен, он отчаянно кусал губы и не отнимал руки от рукояти своего кинжала. Де Пейн обвел взглядом комнату. Дверь и все входы охранялись воинами Гастанга с арбалетами наизготовку.

— Отыскал я Уокина, — объявил де Пейн. — Когда мы приехали сюда, я говорил вам вскользь, будто рассчитываю найти его в Йорке. То была ложь. Он здесь!

— Как это? — воскликнул Майель.

— Ты! — выкрикнул де Пейн. — Ты! — он указал рукой на Беррингтона. — И ты! — Палец указал теперь на Изабеллу. — Уокин — это вы трое.

— Что за глупости! — прошипела Изабелла.

— Истина! — возразил ей де Пейн. — Генри Уокин, владелец поместья Борли в Эссексе, несомненно, был грешником, безудержно предававшимся плотским утехам, но один только Бог знает, где теперь лежат его кости. Скорее всего, гниют где-нибудь под жарким солнцем Палестины либо покоятся в горах под нависшей скалой, дочиста обглоданные грифами да стервятниками. Вместе с останками тех двух сержантов, которым выпало несчастье конвоировать его.

— Это ложь! — прорычал Беррингтон.

— А ты послушай. — Де Пейн встал и прошёлся вдоль стола. — Не знаю, когда все это началось. Не знаю, сестра ли тебе Изабелла Беррингтон или она твоя любовница, твоя подстилка!

Беррингтон вскочил, оттолкнув кресло, но громкий щелчок заставил его замереть — это Гастанг достал из-под стола и взвел арбалет.

— Несомненно, это она — ведьма Эрикто. — Эдмунд наклонился и спокойно выдержал горящий ненавистью взгляд женщины, которую некогда любил — или ему так казалось — и которой уж во всяком случае восторгался, как Прекрасной дамой из легенд. — Вы с нею погрязли в чернокнижии, в кровавых обрядах, в демонических заклинаниях и прочих богопротивных мерзостях. Вы стали действовать заодно в разгар гражданской войны, в самое подходящее для злодейств время, когда Бог и все святые уснули. Вы уехали отсюда и объединились в Эссексе с Мандевилем, образовали свой собственный ковен, привлекли в него таких, как Филипп Майель, давно уже отвернувшийся от Бога. В архивных записях, Беррингтон, мало что говорится о твоей службе в свите Мандевиля, но ты там был, хотя, подозреваю, под другим именем. Интересно, тот Беррингтон, которого с таким уважением упоминали король и многие другие — не твой ли это старший брат? Ты же говорил, что был в семье вторым сыном. Не сомневаюсь, что ты отмечен Каиновой печатью! И потянулись к твоему столу желающие, а война открывала новые возможности для совершения ваших богопротивных обрядов. Ни тебе шерифов, ни королевских судей, только битвы, убийства, грабеж и насилие. Кто обратит внимание на твои занятия? Кому есть дело до деревенских девушек, похищенных тобой для жертвоприношений? Кто станет выяснять, что за отвратительные церемонии творятся под покровом ночи в святилищах, некогда воздвигнутых во имя Господа Бога? Мира нет, правосудия нет, ничего нет, кроме хаоса и безвластия. — Де Пейн перевел дух. — Однако король Стефан, благослови его Бог, решительно обуздал Мандевиля, и граф был убит. Святая Церковь отказала ему — как отлученному от нее — в христианском погребении, тогда рыцари Храма забрали его гроб и подвесили на дереве на кладбище, что близ орденского подворья в Лондоне. — Он остановился, прислушался к раздавшемуся во дворе воплю, потом решил не отвлекаться.

Парменио крутил в руке свой кубок, но ни разу не пригубил из него: де Пейн строго-настрого запретил есть и пить что бы то ни было, поднесенное им в Брюэре.

— Но ваш ковен, — тут он улыбнулся Беррингтону, который так и не смог прийти в себя от столь неожиданного поворота событий, — приобрел слишком громкую славу. Им заинтересовались аббаты, епископы, даже сам Папа Римский. Соответственно, был послан для расследования Тьерри Парменио, malleus maleficorum, папский «молот ведьм».

— Так вот ты кто, генуэзец! — протянул Майель. — Соглядатай и провокатор. Было у меня такое подозрение.

— Слухи о ваших делах становились все настойчивее, — продолжал де Пейн, снова усаживаясь в кресло. — А оставаться в Эссексе было уже небезопасно. Трудно стало вести тайные дела, когда туда вошли королевские войска. И вы решили уехать. Ты, Беррингтон, вкрался в доверие к Босо Байосису, магистру английской конгрегации Ордена рыцарей Храма. А Майель разыграл роль кающегося грешника, рыцаря, совершившего убийство духовного лица и получившего приказание идти в крестоносцы, дабы искупить этот грех. Оба вы опытные рыцари, горячо желавшие послужить делу христианства в заморских землях, ничто не мешало принять вас в орден. Да Байосис с радостью пошел на это! Изабелла могла без помех сопровождать тебя как преданная и богобоязненная сестра. Ваше желание удовлетворили. И вот — Иерусалим, прибежище множества таких, как вы. Тремеле встретил вас с распростертыми объятьями. Ему было необходимо пополнение, он должен был укрепить орденские ряды, к тому же он хотел усилить влияние ордена на этом острове. Вас приняли в братство, а твою так называемую сестру поселили в женском монастыре, но, конечно же, время от времени ты возвращался, как всякий пес, к тому мясу, которое отрыгнул. Появилась ведьма Эрикто — жуткая фигура в растрепанном парике, с маской на лице, в причудливых одеждах. Она мелькала то тут, то там, но вот вблизи никто её не видел. — При этих словах Изабелла издала резкий смешок, потом метнула яростные взгляды на Беррингтона и Майеля, словно пытаясь побудить их к действию. — И вы вернулись к своим кровавым обрядам, благо жертвы для них всегда находились…

— Нетрудное дело. — Парменио уловил суть новых обвинений, выдвинутых рыцарем, и не мог не вмешаться. — Совсем нетрудное в Иерусалиме, где много святилищ, много нищих детишек, бессчетное множество девушек и молодых женщин, бездомных и беззащитных, только вот, — генуэзец развел руками, — Иерусалим — это вам не эссекская глушь. Там не было Мандевиля, который мог бы вам покровительствовать, не было целого сонма наёмников, способных вас защитить, одни только соглядатаи и доносчики, которыми так и кишит этот город, на деле очень маленький. И поползли слухи. Тремеле рассказал мне, что кто-то углядел Эрикто в компании тамплиера, видели и то, что она входила на подворье ордена. — Парменио отмахнулся от гневных взглядов де Пейна. — Терпение, брат. До этой минуты я не смел довериться ни одному тамплиеру — я же не знал, кто входил в ковен, а кто нет. Во время нашей поездки в Хедад я пытался разговорить Майеля, узнать побольше о его прошлом. Отсюда и моя дружба с ним. — Генуэзец улыбнулся. — Но, как мы теперь знаем, он выбрал самую лучшую линию защиты! Циничный наемник, не обремененный избытком веры. Мятежная натура, готовая воевать равно за Бога и за дьявола. Он и вел себя сообразно своей натуре, скрывая лишь совершенные ранее святотатства и убийства. — Парменио повернулся к обвиняемым. — По слухам, тамплиеры участвовали в сатанинских обрядах, что происходило уже не впервые в истории вашего ордена. Тремеле был этим крайне обеспокоен, как и патриарх Иерусалимский. Из Рима прислали меня, однако… — Парменио сделал знак де Пейну продолжать.