Непристойный танец - Александр Бушков

– И во всем, что касалось этого, – доктор кивкомголовы указал на здание за их спинами, – вы вели себя с изрядной долейавантюризма…

– Позвольте уж мне придерживаться другого мнения, –сказал Бестужев мягко. – У меня просто-напросто не осталось другоговыхода. Данные на графа поступили слишком поздно. Из связей у меня был толькоМирский, который все равно не успел бы поставить в известность Вену и запуститьмашину… Это не авантюризм, а расчет, я был уверен, что хорошо рассчитал напередих действия и побуждения… и оказался прав, не так ли?

– Все равно некоторый авантюризм присутствовал…

Бестужев промолчал, поскольку кое в чем доктор былсовершенно прав. Потом усмехнулся:

– Боюсь, Михаил Донатович, мне вновь придется проявитьтолику авантюризма…

– То есть?

– Михаил Донатович, а вы меня ведь так и не раскрыли досамого конца?

– К стыду своему, к стыду… – смущенно фыркнулдоктор. – Я вас исправно освещал вплоть до последнего момента, до того,как забрал на почте утром ваше письмо. Были некоторые подозрения на ваш счет,когда вы появились во дворе в запачканном пылью пиджаке… я ведь не знал, когоименно тогда прикрываю, знал лишь, что наш человек должен опекать номерКудеяра, и не более того… Послушайте! – спохватился он. – Незаговаривайте мне зубы, штабс-ротмистр! Что вы там оновой авантюре?

– Михаил Донатович, я раскрыл Джона Грейтона.

– Да ну?

– Раскрыл, представьте себе, – с усталой гордостьюсказал Бестужев. – Джон Грейтон – это не загадочный деятель подполья,которого наша агентура ищет по всей Европе. Это вообще не человек, это пароход.Да-да! Грузовой пароход среднего тоннажа, порт приписки – английский Гулль.Видите ли, в один прекрасный момент я вдруг сообразил, что все посланные имвесточки приходили из приморских городов, из портов. Очень отчетливо рисовалсямаршрут движения… Я был в «Обществе Австрийского Ллойда», они подняли книги…Это пароход – «Джон Грейтон». Крепко подозреваю, тот самый транспорт с оружиемдля эсдековских боевиков, который мы так долго и тщетно искали.

– Но ведь это означает…

– Да, – сказал Бестужев. – Он вот-вот придетв Кайзербург – между прочим, последний заграничный порт на пути в Россию. Незря именно туда отправился Лобришон-Хаддок. Теперь понимаете, почему я вновьзаговорил об… авантюре?

– Вы с ума сошли, мальчишка! Как вы попадете на борт?

– Представления не имею, – честно призналсяБестужев. – А вы быстро соображаете, Михаил Донатович… В таком случае, явас прошу, предложите лучший план. Предположим, я по телеграфу свяжусь с Веной,с полковником Филатовым. Сколько времени пройдет, прежде чем он снесется сПетербургом, Петербург – с Берлином? Да и какие у немцев будут основания,чтобы ни с того ни с сего устраивать обыск на «Грейтоне», каковой по международномуправу является частью британской территории? К тому же коносаменты[43]у англичанина могут оказаться в полном порядке – точнее, отыщется двойной комплектдокументов. Мы уже сталкивались с чем-то похожим. По вторым бумагам все чинно иблагородно, судно везет партию оружия вовсе даже не в Россию, а скажем, вШвецию по заказу тамошней полиции… Немцы осторожны, они не пойдут на стольгрубую акцию, грозящую международным дипломатическим скандалом. Мои догадки исоображения к делу не подошьешь, их не примут в расчет высокие сановники ни вПетербурге, ни в Берлине… А «Грейтон» тем временем выгрузится в финских шхерахили в Лифляндии… Найдите логическую дыру в моих построениях. Молчите?

– Не вижу я никакой логической дыры, – вынужденбыл признать Багрецов. – Но все равно это – огромный риск…

– Но это ведь разные понятия, авантюра и риск? –сказал Бестужев. – Деньги у меня есть, болгарский паспорт… сошел для австрияков,сойдет и для германских пограничников. А у меня и еще один паспорт есть, тоженадежный. Если я незамедлительно отправлюсь в Данциг, сумею догнать Лобришона,а уж он-то меня непременно приведет… Нет другого выхода! Так и доложите поинстанции, а мне нужно торопиться, чует мое сердце, Лобришон уже в пути…

Бестужев вдруг подумал с мимолетной грустью, что он,оказывается, и не видел вовсе старинного города Лёвенбурга, о чьихархитектурных памятниках, исторических зданиях столько читал передкомандировкой. Мимо церквей пятнадцатого столетия и домов века шестнадцатогоон, случалось, очертя голову пролетал на извозчике, то следя за кем-то изподопечных, то спеша по неотложным надобностям, а хваленый Высокий Замок виделисключительно мельком, снова чуть ли не на бегу. Пресловутая заграничнаяпоездка, из-за которой кое-кто из коллег ему неприкрыто завидовал, оказаласьничуть не похожей ни на собственные предвкушения, ни на бульварные романы. Тоесть и рестораны были, и роковые красотки, и загадочные злодеи, но все иначе,без беллетристической легкости эмоций и несерьезности опасностей. Иначе.

Мало того, есть сильное подозрение, что и с древним городомКайзербургом все будет обстоять точно так же, даже печальнее. Какие там замкикрестоносцев, готические соборы и могила великого философа Канта, перед которойвсякий образованный человек обязан благоговейно склонить главу…

Потом думать об этом стало некогда – показался Лобришон. Тоесть, надо думать, уже и не Лобришон вовсе, а самый что ни на естьпатентованный Хаддок…

«Ах, вот оно в чем дело…» – подумал Бестужев.

Хаддок, вероятнее всего, не красил волосы после Лёвенбурга,а наоборот, такое впечатление, седина была тогда искусственного происхождения,а сейчас майор смыл красочку и предстал в более естественном виде…

Седина осталась лишь на висках, а волосы большей частью былицвета перца с солью, какой любили выбирать для своих героев иные литературныеклассики. Усы подстрижены покороче – как раз на излюбленный британскимиофицерами фасон. И не было на лацкане темного пиджака ни единой орденскойленточки. Майор сейчас выглядел чуточку моложе, чем в Лёвенбурге, не стольконсервативно – и смотрелся типичнейшим англичанином, куда что делось…

Решительно поднявшись, Бестужев подмигнул двум своимпомощникам – те ожили, повеселели, вскочили со скамейки – и направился ковходу в отель.

Седой осанистый портье, далеко не столь безразличный кпроисходящему вокруг, как его иные развращенные жительством бок о бок сославянами коллеги из Лёвенбурга, тут же обратил на него самое пристальноевнимание:

– Майн герр?

Не раздумывая особо, Бестужев подал ему свою визитнуюкарточку – ту, с позолотой и самозванно присвоенным княжеским титулом. Пикантностьв том, что карточка была исполнена на немецком языке, а в немецком «князю»соответствовал не менее чем «принц» – как и было напечатано. Портье был гораздоболее бесхитростен, чем приснопамятный господин Глоац, к тому же и Бестужевсейчас был одет без того дурновкусья.