Женщина со шрамом - Филлис Дороти Джеймс

Взяв у него завещание, Дэлглиш поблагодарил Мэклфилда. Тот явно торопился. Закрывая портфель, он произнес:

— Вы меня извините, но теперь я вас оставлю, конечно, если вам от меня больше ничего не нужно. Я обещал жене вовремя вернуться к ленчу. Сын привез школьных друзей на выходные. Полный дом итонцев плюс четыре собаки — взрывоопасная смесь, с которой надо уметь обращаться.

Он пожал Дэлглишу руку, и Кейт стала спускаться по лестнице. Мэклфилд последовал за ней. Вернувшись, она сказала:

— Он вряд ли упомянул бы о сыне, если бы тот приехал из какой-нибудь Приболотной средней школы.

И тут же пожалела, что у нее вырвались эти слова. Дэлглиш прореагировал на сообщение Мэклфилда грустно-иронической усмешкой, в которой на миг мелькнуло презрение, но у него не вызвало раздражения минутное проявление столь непривлекательного свойства характера. И Бентона оно бы только посмешило.

Достав связку ключей, Дэлглиш предложил:

— А теперь займемся ящиками стола. Только сначала я бы очень хотел выпить кофе. Наверное, нам следовало предложить кофе и Мэклфилду, но я не очень стремился продлевать его визит. Миссис Браун разрешила брать из этого дома все, что нам понадобится, так что вряд ли она пожалела бы нам молока и кофе. То есть, конечно, если в холодильнике найдется молоко.

Молока не нашлось. Кейт сказала:

— Неудивительно, сэр. Холодильник пуст. У картонки молока, даже не вскрытой, к возвращению мисс Грэдвин срок давно бы истек.

Кейт отнесла кофеварку на один пролет вниз — в ванную, чтобы набрать воды. Вернувшись с кофеваркой и стаканчиком для зубных щеток, который она вымыла, чтобы использовать как вторую кружку, она на миг почувствовала странную неловкость, словно этот незначительный поступок, вряд ли равный вторжению в частную жизнь мисс Грэдвин, был неуместен. Рода Грэдвин с особым вниманием относилась к своему кофе, и на подносе рядом с кофемолкой стояла банка кофейных зерен. Кейт, все еще испытывая тягостное чувство иррациональной вины из-за того, что им приходится брать что-то у погибшей, включила кофемолку. Ее шум показался им невероятно громким и длился бесконечно. Затем, когда из кофеварки перестало капать, Кейт наполнила две кружки и отнесла их на письменный стол.

Пока они ждали, чтобы кофе немного остыл, Дэлглиш сказал:

— Если здесь есть еще что-нибудь интересное, мы скорее всего найдем это именно в ящиках стола. — С этими словами он отпер ящик.

Внутри ящика не было ничего, кроме бежевой папки из тонкого картона, набитой документами. На минуту они оба забыли про кофе, кружки оказались отодвинуты на край стола, и Кейт опустилась на стул рядом с Дэлглишем. Документы в большинстве своем были копиями газетных вырезок, на самом верху — статья из воскресной газеты, датированная февралем 2005 года. Заголовок кричал:

«УБИТА, ПОТОМУ ЧТО БЫЛА СЛИШКОМ ХОРОШЕНЬКАЯ».

Под статьей, занимая почти полстраницы, помещалась фотография девочки. Похоже, это был школьный снимок. Светлые волосы тщательно зачесаны набок и стянуты бантом, белая полотняная блузка, идеально чистая на вид, открытая на шее, хорошо смотрится с темно-синим, спортивного покроя сарафаном. Девочка и вправду была хороша. Даже безыскусная поза и не очень умело поставленный свет не помешали холодной фотографии хотя бы отчасти передать искреннюю доверчивость, открытость к жизни и детскую ранимость. Пока Кейт вглядывалась в снимок, изображение вдруг расплылось, рассыпалось в пыль, превратившись в бессмысленное пятно, потом снова восстановилось.

Под фотографией репортер, тщательно избегая жестоких гипербол и негодующих восклицаний, дал этой истории говорить самой за себя.

«Сегодня в Коронном суде Шерли Бил, двенадцати лет и восьми месяцев от роду, признала себя виновной в убийстве своей девятилетней сестры Люси. Она задушила Люси своим школьным галстуком, затем разбила ей лицо. Она колотила по лицу до тех пор, пока оно не стало неузнаваемым. Все, что она сказала во время ареста и позже, сводится к объяснению, что она сделала это потому, что Люси была слишком хорошенькая. Шерли Бил отправят в охраняемое детское заведение до того времени, когда ей исполнится семнадцать лет. Тогда ее переведут в заведение для малолетних преступников. Стилфорд-Грин, тихий пригород восточного Лондона, стал местом, где царит ужас. Полный отчет на стр. 5. Софи Лэнгтон пишет на стр. 12: „Что заставляет детей убивать?“»

Дэлглиш перевернул вырезку. Под ней, прикрепленная к чистому листу бумаги, лежала еще одна фотография. Та же школьная форма, та же белая блузка, но на этот раз — со школьным галстуком, лицо повернуто к фотокамере с выражением, которое Кейт хорошо знала по собственным школьным снимкам, — неприязненное, немного встревоженное, лицо существа, участвующего в ежегодном малом ритуале перехода неохотно, но смирившегося с судьбой. Оно было до странности взрослым, это лицо. И знакомым.

Дэлглиш снова взялся за лупу, рассмотрел фотографию и передал лупу Кейт. Характерные черты были ясно видны: высокий лоб, чуть выпуклые глаза, небольшой, четко очерченный рот с полной верхней губой — ничем не примечательное лицо, на которое теперь невозможно было смотреть, как на невинное или детское. Глаза уставились прямо в объектив без всякого выражения, просто как точки, формирующие образ, нижняя губа, теперь, во взрослом состоянии казавшаяся полнее, тем не менее точно так же заставляла подозревать капризное упрямство. Кейт смотрела на фотографию, а ее воображение накладывало на снимок совсем другой образ: детское лицо, обращенное в месиво из крови и переломанных костей, светлые волосы, слипшиеся от крови. Это расследование не стало делом Столпола, а поскольку преступница признала себя виновной, то не было и судебного процесса, но это убийство пробудило старые воспоминания у Кейт и, как она подумала, у Дэлглиша тоже.

— Шарон Бейтман, — произнес Дэлглиш. — Интересно, как Грэдвин удалось разыскать все это? Странно, что это вообще смогли опубликовать. Видимо, ограничения были сняты.

Однако это было еще не все, что удалось найти Роде Грэдвин. Разыскания, очевидно, начались после ее первого визита в Шеверелл-Манор и были весьма скрупулезными. За первой вырезкой следовали другие. Бывшие соседи не скупились на разговоры, не только выражая свой ужас, но и сообщая массу сведений об этом семействе. В папке лежали фотографии небольшого дома с террасой, где девочки жили с матерью и бабушкой. К тому времени, когда совершилось убийство, родители разошлись, отец ушел из дома двумя годами раньше. Соседи, по-прежнему жившие на этой улице, сообщили, что брак не был спокойным, но с детьми все было в порядке, ни полиция, ни социальные работники, ни кто-то еще в этом роде никогда у дома не появлялись. Люси была из них самой красивой, в этом никаких сомнений нет, но девочки вроде бы хорошо ладили между собой. Шерли — молчунья, правда, немножко угрюмая, не скажешь, что очень дружелюбный ребенок. В своих воспоминаниях соседи, явно под влиянием ужасающего события, давали понять, что старшая девочка всегда была в своей семье как бы не к месту. Они сообщали о ссорах, криках и даже время от времени о звуках ударов, пока родители не разъехались, но всегда казалось, что о детях заботятся должным образом. За этим следила бабушка. Когда ушел из дома отец, последовала целая череда жильцов, некоторые из них явно были любовниками матери (хотя, надо сказать, об этом говорилось с большим тактом), но были и один-два студента, искавшие дешевое жилье. Никто из них в доме долго не задерживался.