Бесконечная шайка - Иоанна Хмелевская

Закрытые дела со временем оседали в архиве, там же осел по прошествии многих лет и бывший старший сержант, а теперь майор Вюрский. За время, прошедшее с тех пор, когда в его объятия пала мадам Гонскова, он успел сначала закончить милицейскую школу, потом поработать, потом пройти курсы усовершенствования, сделать карьеру, перейти на работу в Главную Комендатуру и загубить здоровье. Ушли в прошлое времена, когда он любил и мог гоняться по бездорожью за преступниками. Бессонные ночи и работа без отпусков и отдыха сделали свое. К счастью, майор Вюрский всегда испытывал склонность к умственным занятиям, поэтому работу в архиве воспринял без комплексов и трагедий.

Не он первый копался в закрытых делах, и до него обратили внимание на сходные обстоятельства и общие моменты в них, даже была составлена официальная выписка. Своего Гонску майор помнил прекрасно. И не только потому, что пани Гонскова была женщина корпулентная и чуть не опрокинула субтильного молодого человека, налетев на него, но и потому, что первое дело не забывается. Теперь у бывшего старшего сержанта наконец появилось достаточно времени, чтобы не торопясь заняться тем старым делом, сравнить его с идентичным, обратиться за помощью к экспертам, короче-привлечь накопленные материалы и достижения науки и техники.

Итак, страсть к собиранию макулатуры и сведений о зарытых кладах объединила семерых человек, погибших в те годы насильственной смертью, если считать седьмым военного преступника. Весь улов проведенных милицией расследований сводился к четырем отпечаткам пальцев — два найдены у Пентковского, один у Треляка и один у Гонски. Обнаружив, что этот последний совпадает с одним отпечатком от Пентковского, майор своим глазам не поверил. Вот как пригодились те полукустарные отпечатки, которые он снимал с помощью пудры и ДДТ! Майор даже расчувствовался и поделился своими воспоминаниями с милицейской молодежью.

Перевернув горы дактилоскопического материала, которым располагали современные архивы МВД, майор больше нигде таких пальчиков не обнаружил и перешел к тщательному анализу показаний свидетелей. Анализ — не то слово, он, можно сказать, наизусть выучил эти показания, особенно трех свидетелей, в которых говорилось о неком постороннем человеке, ибо это был единственный, фигурирующий в трех случаях.

В Жагани незнакомого человека видела десятилетняя девочка, дочь хозяина, игравшая в классики во дворе. У этого человека была какая-то очень странная левая рука, вот девочка и захотела еще раз посмотреть на нее, когда этот человек будет выходить от их жильца, к которому, наверное, в гости пришел. Странная потому, что вроде как искусственная, как пришитая висела, и в перчатке, а ведь дело было летом. Сколько времени человек с искусственной рукой пробыл у погибшего Пентковского — ребенок определить затруднялся.

Во втором случае свидетелем был местный алкоголик, лицо, не вызывающее доверия, но на редкость наблюдательное. Он уверял, что к повесившемуся Клуске явился однорукий тип. Ну не совсем однорукий, вторая рука у него была, но совсем черная и толку от нее чуть. Даже дверь не мог ею открыть. Он, алкоголик, шел к Клуске с намерением поклянчить на четвертушку, в крайнем случае на кружку пива, а тут этот с рукой заявился, алкоголик решил переждать, пока тот не уйдет от Клуски, а тот все не уходил, тогда ушел алкоголик. С чувством времени дело у последнего обстояло еще хуже, чем у десятилетней девочки.

Третий свидетель, сосед попавшего под поезд Блащика, не был ни алкоголиком, ни ребенком, зато не очень внимательным, и очень усталым человеком. Дня за два до несчастного случая с Блащиком он встретил последнего с каким-то незнакомым человеком, когда они оба выходили из квартиры Блащика, а свидетель поднимался им навстречу по лестнице. Он не обратил на них особого внимания, только ему показалось, будто тот человек как-то очень неловко действовал руками — одной рукой и шляпу надел и ею же дверь закрыл, а другая висела, и на ней была надета толстая черная перчатка. Как уже было сказано, отпечатки пальцев оставлены были неизвестным как раз левой рукой, это эксперты установили точно, выходит, их не мог оставить однорукий, лишенный левой руки.

И опять майор Вюрский с головой зарылся в закрытые прокуратурой дела давно минувших дней, выискивая в них все, что хоть как-то было связано с бумагами и картами, И когда наткнулся на кражу карт у Фреди, набросился на материалы дела, как оголодавший шакал на добычу, хотя фредю и не убили. Еще бы, дело не столь давнее, как те, свидетели еще живы.

С визитом к Дареку явился не лично майор Вюрский, а его посланец, молодой поручик. Балтазар не очень любил милицию, но предпочитал жить с ней в мире, поэтому не вмешивался в беседу своего сына с представителем исполнительной власти, предоставив сыну полную свободу. Обрадованный тем, что вот опять к его хобби проявляется такой интерес, Дарек нагрузил поручика целой кучей всевозможных снимков, из которых часть немного раньше отобрала я. В дубликатах у Дарека недостатка не было. Можно понять тот жгучий интерес, с которым и поручик, и майор рассматривали уже упомянутые мною выше руки. Фредя сразу занял центральное место в изысканиях майора.

Обо мне Дарек ничего не сказал милиции. Не потому, что собирался умышленно скрыть мою причастность к заинтересовавшему их объекту, — просто забыл обо мне.

Здорово продвинуло расследование вперед убийство Гоболы. Правда, там малость подкачала местная комендатура, сделав ставку на момент ограбления. Болеславским пинкертонам понадобилось очень много времени, чтобы установить, что ничего, кроме бумаг, похищено не было. Даже деньги остались лежать в ящике письменного стола. Что ж, не везде следователей отличают расторопность и сообразительность.

Когда в распоряжение майора Вюрского попала магнитофонная пленка с записью нашего с Мачеком разговора в моей машине, я уже была в Канаде. Пока обнаружили связь между старыми архивными делами и свежим убийством, пока пришли к выводу, что я с этим как-то связана, я успела вернуться и опять уехать в Данию. В отличие от Болеславца Канада действовала оперативно, уже через две недели после смерти Михалека в распоряжении наших властей оказался мой зуб, но понадобилось время, чтобы отыскать поликлинику, где делали рентген. Моя причастность к афере больше не вызывала сомнений. Было заведено уголовное дело, которое поручили вести капитану Леговскому, впрочем, он сам просил поручить его ему, а советником и консультантом стал майор Вюрский. Меня не вывезли из Дании под конвоем и в наручниках исходя из того, что я уже давно мотаюсь по свету и всегда возвращалась добровольно, по всей вероятности, вернусь и на сей раз.

Канада и Дарек очень помогли капитану Леговскому. Вместе с зубом из Канады поступили и другие материалы, в том числе и фотография человека, утонувшего в озере, он же фигурировал и на Дарековых снимках. Я назвала имя этого человека. Теперь перед капитаном стояла задача — выжать из меня все, что возможно.

Беседа наша с капитаном как-то не очень хорошо складывалась. На мой взгляд, однобоко он ее ведет, совершенно игнорирует оборотную сторону медали. И еще — я никак не могла решиться, стоит ли говорить милиции о том, что карты у меня. Для них это очень важно, согласна, но ведь для меня еще важнее, можно сказать, вопрос жизни и смерти. Кто их знает, в милиции тоже разные люди сидят... А я уже видела в своем воображении собственный хладный труп, что отнюдь не располагало к откровенности.