Эдинбургская темница - Вальтер Скотт

Отперев дубовый шкаф, где отец ее хранил несколько старых книг и связок с документами, Джини достала из кипы проповедей, долговых расписок и записей предсмертных речей мучеников за веру две-три бумаги, которые могли ей пригодиться. Но оставалось еще одно, главное препятствие, о котором она не вспомнила раньше. Ей нужны были деньги; без них нельзя было и помышлять о таком дальнем путешествии.

Дэвид Динс, как мы уже говорили, имел некоторый достаток. Но все его имущество, как у библейских патриархов, заключалось в его стадах да еще в некоторых суммах, отданных под проценты соседям и родственникам, которые не могли вернуть их и даже ежегодные проценты выплачивали с великим трудом. К этим должникам бесполезно было бы обращаться даже с помощью отца, а его помощь Джини не могла получить без длительных объяснений и препирательств, которые лишили бы ее душевных сил, необходимых для ее смелого предприятия — последней надежды спасти сестру. При всем своем уважении к отцу Джини в глубине души сознавала, что его взгляды, как ни были они благородны и возвышенны, слишком мало соответствовали духу времени, чтобы он мог быть ей надежным советчиком в этом трудном деле. Столь же строгая в своих правилах, как и отец, но все же более гибкая, она понимала, что, спросив согласия отца на свое паломничество, она могла натолкнуться на решительный отказ, а это, при ее твердой вере в силу родительского благословения, обрекло бы ее на неудачу. Она решила сообщить ему о своем путешествии и его целях только с дороги. Если бы она обратилась к нему за деньгами, пришлось бы поступить иначе и обсудить с ним ее намерение во всех подробностях. Таким образом, о том, чтобы просить денег у отца, нечего было и думать.

Тут Джини пришло в голову, что можно было бы посоветоваться с миссис Сэдлтри. Но не говоря уж о промедлении, которое это неизбежно вызвало бы, Джини совсем не хотелось прибегать к ее помощи. Она ценила доброту миссис Сэдлтри и то участие, которое она проявила к их несчастью, но знала, что, с точки зрения житейской мудрости, та не могла одобрить ее предприятие, и ей претила мысль, что для получения денег ей пришлось бы долго убеждать миссис Сэдлтри в правильности своего шага.

Батлер, который помог бы ей скорее всех, был гораздо беднее ее. Вот почему ей пришлось составить особый план действий, выполнение которого будет изложено в следующей главе.

Я однажды слыхал, как лентяй причитал:

«Отойди, не буди, я еще не доспал! ..»

Как дубовую дверь, повернул он с трудом

Свою голову, снова объятую сном.

Доктор Уоттс

Усадьба лэрда Дамбидайкса, куда я теперь приглашаю читателей, находилась в трех-четырех милях к югу от Сент-Леонарда (читатель позволит мне уклониться от более точного указания ее местоположения). Было время, когда она пользовалась некоторой известностью, ибо старый лэрд, прославившийся своими выходками во всех окрестных кабаках, носил шпагу, держал отличную верховую лошадь и гончих собак, шумел и бился об заклад на скачках и петушиных боях, участвовал в псовой охоте лорда Росса и соколиной охоте Сомервилла из Драма и считал себя настоящим джентльменом. Однако после его смерти род Дамбидайксов утратил прежнее великолепие: новый владелец не любил помещичьих забав и был настолько же бережлив, нелюдим и робок, насколько отец его был расточителен (хотя вместе с тем и жаден до денег), шумлив и своенравен.

Каждый этаж дома Дамбидайкса состоял всего лишь из одной комнаты, занимавшей его целиком. Каждый из этих покоев освещался шестью или восемью окнами с такими широкими переплетами и крохотными стеклами, что они все вместе едва ли пропускали больше света, чем одно удобное современное окно. Это нехитрое строение, очень похожее на карточные домики, сооружаемые детьми, увенчивалось крутой кровлей, крытой вместо черепицы серым камнем. В верхние этажи вела узкая витая лестница, помещенная в полукруглой башне с зубцами. Внизу башни имелась дверь, обитая преогромными гвоздями. Крыльца при ней не было; двери других этажей тоже выходили прямо на лестницу. Вокруг дома размещалось несколько низких и наполовину развалившихся надворных построек, обнесенных такою же разрушенной стеной. Двор был когда-то вымощен, но теперь между немногих уцелевших плит густо росли щавель и чертополох. Небольшой сад, куда входили через калитку, проделанную в стене, разросся так же беспорядочно и буйно. Над низкими воротами, ведущими во двор, был вделан камень с вырезанным на нем подобием фамильного герба, а над входом в дом уже много лет висел истлевший гербовый щит с траурной каймою, извещавший о том, что Лоренс Дамби, лэрд Дамбидайкс, упокоился на кладбище Ньюбэтл. Путь к этой обители радости пролегал среди распаханных, но неогороженных полей и был окаймлен грядами камней, собранных с пашни. Между этих полей, на нераспаханной полоске, был привязан и щипал траву верный конь лэрда. На всем лежала печать запустения и одичания — следствие беспечности и лени, но отнюдь не бедности.

На этот-то двор ранним весенним утром робко и застенчиво вступила Джини Динс. Не будучи героиней романа, она с некоторым любопытством разглядывала дом и владения, где могла бы сделаться хозяйкою, стоило ей проявить к своему обожателю хоть малую долю той благосклонности, какую женщины любого звания умеют проявлять с безошибочным чутьем. Вкус ее был на уровне ее среды и эпохи, и дом Дамбидайкса, несомненно, казался ей величественным сооружением, уступавшим разве только Холируду и замку в Далкейте, а земли — отличными, «особенно если бы их обработать как надобно». Но Джини Динс была простая, честная и правдивая девушка; признавая все великолепие владений своего поклонника, она ни на один миг не подумала о том, чтобы ради этих благ обмануть его, себя и Батлера — а ведь многие куда более знатные дамы сделали бы это не задумываясь, даже там, где соблазн не был столь велик.

Желая увидеть лэрда, она обошла кругом все надворные строения, отыскивая слугу, который мог бы доложить о ней. Всюду было безлюдно, и она отважилась открыть какую-то дверь; это оказалась бывшая псарня старого лэрда, превращенная — судя по корытам — в прачечную. Затем она заглянула в другой сарай, вернее — навес без крыши, где некогда держали соколов, о чем свидетельствовали две-три еще не совсем сгнившие жердочки и позабытые на стене соколиные путы с приманкою. Третья дверь вела в угольный чулан, доверху полный углем. Единственное, чего Дамбидайкс требовал от слуг, был хороший огонь в камине. Ко всем другим делам хозяйства он выказывал полное безразличие и всецело зависел от своей домоправительницы — той самой пышной особы, которая досталась ему в наследство от отца и которая, если верить слухам, нажила на господской службе изрядный капитал.

Джини отворяла одну дверь за другой, точно одноглазый Календер во дворце ста услужливых дев, пока наконец, подобно этому странствующему царевичу, не попала на конюшню. На стене Джини узнала старое седло и сбрую, указывавшие на то, что единственным обитателем конюшни был ее старый знакомец, шотландский Пегас Рори Бин, тот самый, что пасся при въезде в усадьбу. За перегородкой стояла корова, которая при появлении Джини повернула к ней голову и замычала; Джини, привычная к уходу за скотиной, отлично поняла этот призыв и тотчас откликнулась на него, засыпав корове корму, ибо в этой обители лености, как видно, столь же мало заботились о скоте, как и обо всем остальном.