Майндсайт. Новая наука личной трансформации - Дэниэл Дж. Сигел

История Дениз сильно отличалась. Ее родители не болели, и никаких семейных проблем ее память не зафиксировала. Однако Дениз сказала, что вообще не помнит подробностей своего детства: оно во всех отношениях было обычным и нормальным. Вы уже знаете, что такие туманные формулировки характерны для отрицающих нарративов. Когда я прямо спросил Дениз о ее отношениях с родителями – что происходило, когда она расстраивалась или когда она разлучалась с ними, – Дениз ответила: «Моя мама хорошо обо мне заботилась. Она всегда опрятно одевалась и хорошо готовила. Меня ничего не огорчало. Мой отец был таким же. Он работал инженером, а мама – секретарем. У нас дома всегда царил порядок. Не то чтобы так всегда должно быть. Мы сами это выбрали». Обратите внимание, что я интересовался отношениями, но реплики Дениз касались их участников: весьма типично для людей, у которых в детстве сложился избегающий тип привязанности, а во взрослой жизни – отрицающий нарратив.

Затем мы начали обсуждать утраты. «Да, – сказала Дениз. – Наша семья проходила через это. У моего брата диагностировали лейкемию, когда мне было семь. Ему тогда только исполнилось два года, и я не помню почти ничего, кроме того, что мы не поднимали данную тему после его смерти. Мои родители просто жили дальше. Мне кажется, не так уж много и поменялось. Нас опять было трое». Дениз довольно спокойно заметила, что иногда удивляется, почему никто никогда не говорил о смерти ее брата. Я сделал еще несколько попыток исследовать эмоциональную реакцию ее семьи на потерю, но Дениз уводила разговор в другую сторону.

Несмотря на убежденность Дениз в том, что отношения не важны, я надеялся, что ее базовая потребность в связи с другими людьми не пострадала. Я полагал, что она сильнее почувствует эту потребность, если осторожно к ней приблизиться. Напомню: исследования доказали, что у людей с отрицающим нарративом в подкорковых лимбических структурах и стволе мозга важность отношений все еще ощущается. Просто расположенные выше участки коры, где формируется сознание, отключают осознанность, чтобы пережить трудные времена. Для решения проблемы мне стоило ориентироваться на более глубокие каналы мозга и помочь Дениз интегрировать их в ее жизнь.

В конце интервью я вернулся к ее брату и предположил, что она не считала себя в достаточной безопасности, чтобы проявлять чувства в семье, где все было так упорядоченно и опрятно и где люди не позволяли себе реагировать на смерть ребенка. Дениз посмотрела на меня широко открытыми глазами. Теперь ее взгляд очень отличался от уверенного взора, с которым она впервые вошла в мой офис. Но она ничего не сказала… пока. Мое сознание отметило, что у нее внутри что-то сдвинулось – и это что-то нужно было уважать, не пытаться исследовать напрямую на данном уязвимом этапе раскрытия ее внутреннего мира.

И Дениз, и Питер сделали все возможное, чтобы пережить трудное детство, и их адаптации оставили в каждом из них пробел в развитии, который волшебным образом заполнил партнер. Мы все стремимся – осознанно или нет – к тому, чего мы не получили в прошлом, и к тому, чего нам недостает в настоящем. Дениз могла бы использовать способность Питера контактировать с собственными чувствами, его спонтанность и умение налаживать связь с внутренним миром. Питеру, в свою очередь, помогло бы умение Дениз дистанцироваться от собственных эмоций и потребностей и немного отдаляться от проблемных ситуаций. Но вместо того чтобы работать вместе и учиться друг у друга, они замкнулись каждый в своей крайности, как это часто происходит с парами в состоянии дистресса. Так они оказались на противоположных полюсах.

Представьте себе, как сознание Дениз повлияло на ее мозг, что она выжила в «эмоциональной пустыне». В качестве реакции на избегающий тип привязанности к обоим родителям (это самое вероятное объяснение ее отрицающего нарратива) она «отключила» нейронные пути мозга, нуждающиеся в близости и связи: социальное, эмоциональное и соматическое правое полушарие. Именно так Дениз превратилась в «бездушную карьеристку»: она оказалась отделена от своих внутренних чувств и телесных ощущений. Как и другой мой пациент, Стюарт, она искала убежища в логическом, линейном, языковом и буквальном режиме левого полушария. Как и Энн, не имеющая связи со своим телом, Дениз казалась оторванной от подкоркового мира. Даже в работе ей больше нравилось проектировать офисные и промышленные здания, чем дома и общественные места вроде библиотек, школ или музеев.

Теперь вопрос стоял так: захочет ли Дениз продолжать безэмоциональное существование? Мне казалось, что я в силах помочь ей, и начал издалека, опираясь на научные обоснования и привлекая ее развитую зрительную память. Используя подробную пластиковую модель мозга, я показал Дениз полушария, мозолистое тело, соединяющее их, и объяснил, когда данная связь отключается. Еще я дал Дениз почитать свою книгу для родителей, в которой описывал эти адаптации мозга. Как только синаптическая реальность прояснилась в ее сознании, я напомнил Дениз о нейропластичности и о том, что на протяжении жизни она изменяется. Поскольку мозг реагирует на концентрацию внимания и намеренно созданные впечатления, у нас имелись основания надеяться, что неиспользуемые нейронные соединения все еще можно развить посредством стимуляции.

Я сформулировал такие мысли как некое приглашение и как возможность внутреннего роста, а не как обязательное условие для удовлетворения потребностей Питера. Это было очень важно. Если у одних тип привязанности заставляет их слишком быстро подчиняться ожиданиям окружающих, то другие полностью отрицают любые подобные намеки со стороны близких. Такие условия искажают нашу мотивацию к личной трансформации. Приглашение к сотрудничеству эффективнее ультиматумов в духе «меняйся – или пеняй на себя». Я сказал Дениз, что она может принять решение не меняться. Выбор за ней. Я попросил ее подумать в течение следующей недели, прежде чем остановиться на чем-то.

Питеру я порекомендовал поразмышлять над тем, как поток эмоций, заполняющий его время от времени, связан с его детскими воспоминаниями. Ситуации, когда его игнорировали, являлись мощным импульсом. Иногда в общении с детьми Питер резко переключался с уговоров на крик. Если Дениз вдруг заканчивала дискуссию, не соглашаясь с чем-то, Питер потом долго обижался на нее. А если она запиралась в кабинете, он периодически выходил из себя и сильно стучал в дверь, чтобы она его впустила. В музыкальной школе, где Питер преподавал, он порой взрывался от досады, если с ним не обсудили изменения в расписании уроков. (По словам Питера, директор его ни во что не ставил.) Такие бурные реакции наводили на мысль, что префронтальная кора Питера была чувствительна к отключениям, и процессы правого полушария могли подавлять уравновешивающие попытки левого. У Питера имелась склонность к внутреннему хаосу, а у Дениз – к внутренней скованности. Они оказались на разных берегах реки интеграции.

Если, как и Дениз, вы провели детство в «эмоциональной пустыне», то установление связи с другими не станет подпитывать вас, а, наоборот, способно привести даже к эмоциональным нарушениям. Ваше пространство терпимости применительно к взаимопониманию и уж тем более к близости окажется довольно ограниченным. Одна из возможных стратегий в такой ситуации – отключение каналов, напоминающих о том, чего не хватает в жизни.