Странник - Андрей Мартьянов

— Любой музей палеонтологии отдаст за это колоссальные деньги, — заключил Славик. — Никогда раньше ничего даже близко похожего не видел!

— Любой? Разве что частный музей, причем только в Америке, — отмахнулся Андрей Ильич. — Наши просветительские учреждения и при советской власти-то не особо жировали, а нынче совсем загибаются — кому при победившей дерьмократии нужна фундаментальная наука? Второй вопрос, более насущный: легализация экспонатов. Откуда, спрашивается, я взял идеально сохранившийся эмбрион Dicerorhinus mercki?

— И откуда же?

— Понятно откуда: беременную матку завалил пещерный лев — жуткая тварь! — тушу спрятал, а я нашел и выпотрошил.

— Не опасно?

— Опасно. Но как видишь, я хожу на ту сторону полвека и ничего, жив. Покалечился по своему недомыслию, — дед указал взглядом на протез. — В другой раз расскажу, что случилось. Последние годы стало полегче — Ванька подбрасывает нужное оборудование, а раньше я обходился биноклем да сумкой с инструментами для сбора образцов. Жаль, он талант не унаследовал…

— Ищете преемника?

— Сам найдется. Аргус способен увидеть другого аргуса, слышал небось.

— В том и беда, что не знаю: Людмила Владимировна, бывшая хозяйка моей Двери, ничего не успела рассказать. Я ничегошеньки не умею кроме простейших фокусов, а ведь поговаривают… — Славик на мгновение задумался, стоит ли раскрывать полученные в Антарктиде секреты, но все-таки решился: — Поговаривают, будто некоторые аргусы умеют сами создавать червоточины.

— Ого! — старикан непритворно удивился. — Легенды ходят, верно. Откуда знаешь?

— Встречал аргуса, обладающего этим даром, — кратко ответил Славик.

— Да ты не так прост, как выглядишь, парень, — медленно сказал дед. — Вижу, рассказывать не хочешь или не можешь. Забудь, допытываться не стану. Какова правда? В действительности мы представляем из себя генетическую аномалию. Ходячая Дверь. Обычный сапиенс пользоваться энергоресурсами организма не способен, а мы — вполне. В прежние времена это называлось «колдовством», да и обладавших природным талантом людей было значительно больше.

— Куда они теперь подевались?

— Повывели. Случись тебе оказаться в университете Алькала-де-Энарес до победы Реконкисты, или в пражском Каролинуме незадолго до гуситских войн, — я уже не говорю о знаменитых греческих и римских школах вроде Элейской или Афинской, — научился бы многому… Упоминая «колдовство» я не предполагаю превращение принцессы в лягушку или наоборот, а энергетическое воздействие на любой объект, живой или неживой. Поле применения самое обширное: одним прикосновением остановить сердце человека, вызвать химическую реакцию невозможную в обычных условиях, создание иллюзий, внушение и самовнушение. Ясно, что таких людей боялись. Простейший способ победить страх — уничтожить причину его возникновения. Доходчиво выражаюсь?

— Целенаправленное истребление? Инквизиция?

— В том числе… Предположительно, ген аргуса передается по материнской линии, наподобие гемофилии — женщины являются его носителями, причем сами «заболевают» редко, но способны передать талант сыновьям и, значительно реже, дочерям. Твоя питерская бабушка была таким исключением, а вот моя жена — нет, поэтому Ваня остался не у дел. Ладно, хватит неприкладного умствования: большинство знаний потеряно или забыто, нам остаются только догадки.

— Постойте! — Славик замер, поймав шальную мысль: — Корпорация Грау под руководством Доминика Жоффра, на которую работал Иван, главной целью путешествий в «историческую реальность» ставила не обогащение, а поиск информации! Книги, свитки, исследования — особенно в области «колдовства»! Спрашивается, зачем Жоффру и его соратникам метафизические трактаты типа «Некрономикона», «Picatrix», «Arbalt» или сочинений Пьетро ди Альбано вкупе с Михаилом Шотландским и его дурацкими заклинаниями? Что они искали? Ту самую «магию» аргусов?

— Соображаешь, ох соображаешь, — дед удовлетворенно прикрыл глаза. — Это тема отдельного, более подробного разговора. Я же всегда оставался самым обычным любителем, помешанным на палеоантропологии и живом мире Четвертичного геологического периода… Если вдруг насмерть надоем, скажи прямо. Не хотелось бы злоупотреблять твоим вниманием.

— Да что вы! — решительно запротестовал Славик. Ему импонировало то, что Андрей Ильич общается с ним на равных, без намека на превосходство. — Наоборот, очень интересно! Лучше возиться со зверюшками, чем разгребать интриги королевского двора Капетингов!

— Ивану я говорил то же самое, но в одно ухо влетело, в другое вылетело… Охота пуще неволи. Кроме того, ты не совсем прав — на той стороне обитают не только животные. Спустимся в подвал, у меня там лаборатория — покажу, с каким материалом я обычно работаю…

* * *

Дедовский дом стоял в самом конце тупиковой Зеленой улицы поселка. У границы участка — километровая лесополоса за которой пролегает Бердское шоссе и, правее, прямоугольные делянки, выделенные под выращивание картошки. Место тишайшее, кроме пожилых соседей здесь почти никого не бывает.

История открытия аномалии оригинальностью не отличалась — как и большинство известных к ХХI веку червоточин она была найдена случайно. К 1912 году тогдашний «безуездный город Ново-Николаевск при станции Обь» поразил невиданный экономический бум — огромную роль сыграло строительство Алтайской ветки железной дороги, превратившей заштатный городишко в крупнейший транспортный узел региона, соединявший торговые пути с Дальнего Востока, Китая и Туркестана. Тогда-то инженер Антон Фридрихович фон Гаген, проводивший рекогносцировку местности перед возведением моста через реку Бердь, и почувствовал необычную вибрацию, источник которой скрывался в сосняке примерно в полуверсте от железнодорожной колеи…

Означенный инженер, сам владевший Дверью в Ревеле, смекнул что к чему, известил прочих аргусов в европейской части империи и порекомендовал совместными усилиями отыскать смотрителя — во времена довоенной и предреволюционной belle époque аргусы поддерживали меж собой тесные связи, не то что теперь. В 1915 году неподалеку от села Бердское появилась сначала охотничья заимка, а потом и небольшое поместье, в котором поселился некий Митрофан Соловьев, непонятно почему решивший выехать из губернского Тамбова и поселиться в сибирской глуши.

Начиналась великая смута, прогремела революция и гражданская война, Ново-Николаевск стал Новосибирском, получив статус областного центра, полным ходом шла индустриализация. Город разрастался, да и вокруг бывшего поместья в дремучем лесу начала отстраиваться деревушка, где селились служащие железной дороги и артельные рыбаки, промышлявшие на Оби.

— Редкий случай в истории, — посмеивался Андрей Ильич. — В современной России новые города естественным образом возникают вокруг чебуречных. Градообразующим предприятием является чебуречная — я подразумеваю любой бизнес, от автозавода «Форда» до нефтяных вышек. А в поселке Кирова объединяющим началом стала Дверь — Митрофан был хозяйственным человеком, сам создал начатки инфраструктуры: колодцы, электричество, когда стал главой сельсовета провел водопровод… Спрятать аномалию от посторонних глаз легче, если вокруг люди — темнее всего под лампой. Он же перестроил дом перед началом войны, в тридцать седьмом. Еще через двадцать два года сын Митрофана нашел меня и передал наследство — его дети способностями не обладали…