Завтрак палача - Андрей Бинев

Уголовники считали себя посланниками нового времени, а армия и спецслужбы — стражами святых интересов наследников совсем недавно рухнувшей власти. Они даже считали себя не столько стражами, сколько самими наследниками, так как полагали, что разрушение старой системы оказалось возможным лишь с их помощью. Значит, все, чем владела та власть, автоматически подпало под их квалифицированный протекторат. А уголовники и всякие диссиденты как были врагами, так ими и оставались.

Но все решилось в одночасье. И война прекратилась так же быстро, как и началась.

Обнаружилось, что кое-какие лакомые куски той земли уголовники и спецслужбы успели продать некоторым иностранцам и двум самым богатым своим соотечественникам. Но сделки эти были признаны недействительными и земли вновь отчуждены. Правда, кое с кем все же, по слухам, расплатились, а кое-кого вынудили продать обратно свои владения по минимальной цене. Среди последних была Ритва Рийтта, сыгравшая роковую роль в судьбе тех двух англичанок. Но кроме нее, там были еще какой-то жуликоватый иностранный банк и даже члены семьи эпатажного мэра одной из европейских столиц. С ними рассчитывались по каким-то другим правилам. Сплетен по этому поводу ходило множество. Что за мэр такой, что за банк — тоже по большей части из области не во всем достоверных слухов.

Территория была заново огорожена, документально оформлена за крупной «негосударственной» международной организацией, и выстроен порт, способный принимать сложные строительные грузы и крупную технику.

Государство же за последние годы приобрело некоторые, исключительно внешние, признаки европейской цивилизации, трижды поменялся президент и семь раз правительство. А сколько раз сменились парламентарии, никто уже и не скажет точно. Многих уже и в живых-то нет.

Спустя почти десять лет после этих событий тут уже был целый город, въезд в который возможен только по специальному разрешению. Секретом было даже то, у кого можно получить такое разрешение.

Так появился парк-отель «Х» — VIP-тюрьма для богатых смертников, чьей единственной бесспорной карьерой стала по-королевски дорогая покупка смерти в комфорте.

Время от времени под утро в главном корпусе парк-отеля «Х» слышны звуки, которых тут не бывает при свете солнца. Это — суровые приметы уходящей ночи.

Все начинается с низкого гула электродвигателя большого лифта. Он доносится от тыльной стены главного корпуса, где расположены роскошные апартаменты постояльцев. Разумеется, можно было бы сделать лифт бесшумным, но кто-то посчитал это противоречащим основной доктрине парк-отеля «Х».

Лифт, похожий на зеркальную камеру со стальными кандалами, впаянными в заднюю стенку, в 3.30 ночи, в определенный кем-то очень далеким отсюда день начинает свой медленный подъем из глубокого подвала.

В эти минуты в нем молча стоят три человека в серых балахонах с капюшонами на головах. Их лиц не видно.

Лифт останавливается на одном из этажей.

На самом верхнем расположен электронный пункт контроля. Там установлена чуткая система прослушивания и видеонаблюдения. Камеры, микрофоны и усилители, совсем незаметные, даже если кто-то захочет их обнаружить, установлены во всех апартаментах, в каждом уголке.

Роскошные апартаменты занимают огромное пространство с третьего по шестой этажи. На втором — еще один апартамент. Он почти всегда не занят. Это — резерв.

Из лифта выходят двое в серых балахонах, а третий остается в лифте и ждет, когда двое приведут одного из постояльцев. Он обнажен. Его приковывают к стене лифта стальными кандалами.

Лифт отправляется в обратный путь.

Постояльцы слышат, как лифт сползает вниз — в преисподнюю, откуда и прибыл несколько минут назад. Эхо разносит по рассветному отелю шаги и дыхание людей.

Потом лифт останавливается, и это тоже слышат постояльцы в своих апартаментах. Тут все так сделано, что лишь эти рассветные звуки разносятся по главному корпусу парк-отеля «Х» без всяких помех. Под панелями потолков установлены неприметные усилители, которые транслируют все шумы и звуки. Они должны заставить тех, кто там живет и ждет решения своей судьбы, всегда помнить, что жизнь скоротечна и, заканчиваясь, уходит обнаженной, как тот, что прикован к стене лифта.

Каждому, кого сюда привозят, в первый же день демонстрируют семиминутный фильм, заснятый в один из таких тревожных рассветов. Он должен знать, каким может стать его последний путь. Потом ему предлагают нечто важное (каждому свое!), с чем он должен согласиться. Тогда он получит шанс покинуть «гостеприимный» отель раз и навсегда, но сначала забыть все и от всего отказаться, не думая, кому отойдут его сокровища. Тот, кто это решает, возможно, тоже когда-нибудь встанет под дуло пистолета. Но сейчас он мнит себя богом. Пусть потешится надеждой, пока кто-то другой не лишит его столь сладкого заблуждения.

То, что требуется, своего рода «лоботомия», обеспечивающая полную забывчивость. Желающих сделать это почему-то очень мало. Никто, видимо, не желает остаться живым растением. Лучше быть мертвым человеком.

Но вот лифт останавливается, все слышат торопливые шаги босых ног — это по узкому коридору ведут обнаженного постояльца, которому нечего взять в вечность, кроме собственной наготы. Остальное, что досталось ему при жизни, уже в холодных руках тех, кто сначала позволил ему пройти свой жизненный путь, а потом прервал его.

После этого все слышат короткий хлопок. Это пуля дробит затылок постояльца. Оружие находится в руках третьего человека в сером балахоне — того, кто ждал в лифте. Он — палач. Лицо его закрыто, руки в перчатках. Никто не знает, как он выглядит.

Только раз рассветное утро было оглашено воплем. Это был крик женщины, в последний момент захотевшей обменять смерть на безумие беспамятства. Но уже было слишком поздно. Пуля нашла затылок сеньоры Бестии.

Тела вывозят тем же утром очень далеко, кремируют и прах развеивают над морем.

Никаких следов. Никаких воспоминаний.

Из лифта выходит обнаженный и трезвый Товарищ Шея. Палач, уверенный, что его не узнают под капюшоном и в сером балахоне, идет за ним следом и медленно поднимает руку с пистолетом.

Товарищ Шея вдруг слабо улыбается и произносит громко и ясно — так, что слышат все в своих апартаментах. Все, кто не спит, а спать в такой час не может никто. Казни ведь бывают не чаще одного раза в месяц.

— Не промахнись, Кушать подано! — произносит товарищ Шея.

И я не промахиваюсь.

* * *

Все диктаторы веруют в бога. Да только не в нашего, не в того бога, в которого наивно верует управляемая ими толпа. Как же диктатору не веровать, если он второй после бога, если он сын его, если он его наместник на земле. Если нет бога, то нет и его, диктатора! Как же он тогда без бога! Он без этого невозможен. Даже официальное безбожье — тоже бог. Бог безбожья! Бог отрицания!