Дневник моего исчезновения - Камилла Гребе

В уголке запеклась капелька крови.

Вид у него сконфуженный, словно, затащив меня наконец к себе домой, он не знает, что делать дальше.

– Ну вот, – говорит он.

– Ну вот, – говорю я, остро чувствуя его близость.

Я делаю шаг ближе. Он не двигается с места.

Его жаркое прерывистое дыхание обдувает мне щеку, как легкий ветерок у реки в душный летний день. Я чувствую жар его тела.

Я целую его первой, и Андреас сперва отодвигается.

– Думаешь, это хорошая идея? – шепчет он.

Но сомнения длятся недолго. Он притягивает меня к себе и страстно целует.

Я жму на газ: из-за снега мопед едет еле-еле. Он дергается вперед, и ступни обдает мокрым снегом. Я снял ноги с педалей и вытянул в стороны на случай, если мопед занесет. На часах половина третьего утра. В воскресную ночь я почти не спал – дочитывал дневник. Я чертовски устал, но все равно решил поехать сюда ночью, пока все спят. Проснувшись после пары часов сна, я увидел, что Сага прислала семь смс. В первых четырех она злилась, а в последних трех – переживала за меня. Я решил, что позвоню ей через несколько часов, не хочу будить ее посреди ночи. Мысли мои снова возвращаются к Ханне и П. Заслуживал ли ее П, или она была слишком хороша для него (мама так обычно говорила о своих подругах)? Женщины часто слишком хороши для мужчин. Может, все мужчины такие плохие, что заслуживают одиночества? А как же папа? Не думаю, что он плохой. По крайней мере, не был таким до смерти мамы. Налетает порыв ветра, и на мгновение мне кажется, что мопед опрокинется, но он выпрямляется и продолжает движение. Я еду в полной темноте. Темные ели обступили дорогу и вытянули заснеженные лапы в стороны, словно держась за руки.

Странно, что я это делаю. Но в последнее время произошло столько странных вещей, что я уже не знаю, что нормально, а что нет. Даже в себе самом я не уверен. Мне вспоминается взгляд папы, когда его забирала полиция. Прикосновение нежных губ Саги к моим. Мои руки, бьющие голову Винсента о бетонный пол, слова, которые я ему говорил, угрозы рассказать всем правду о его отце.

Что со мной происходит?

Я не знаю. Но, что бы это ни было, процесс уже не остановить. Остается только плыть по течению и надеяться на лучшее.

Я подъезжаю к темному молчаливому дому. В пятидесяти метрах от меня на опушке леса стоит особняк с круглой спутниковой тарелкой на крыше и тремя окнами, выходящими во двор.

Я же стою рядом с домом поменьше, без спутниковой тарелки и с двумя окнами на фасаде. В остальном же он похож на главный дом.

Ветер усилился. Снег колет лицо, когда я иду к двери. Деревянные фигурки на лужайке присыпаны снегом.

Я был здесь сотню раз, я знаю каждый куст, каждое дерево, но никогда не заходил внутрь.

На двери качается от ветра рождественский венок из искусственных еловых веток. Тропинку к дому тоже засыпало мягким, рыхлым снегом.

Я осторожно трогаю за ручку.

Заперто.

Заглядываю в окно. Там тихо и темно, видно только, как огонек на холодильнике смотрит на меня своим желтым немигающим глазом. Из соседнего помещения, судя по всему, прихожей, тоже просачивается свет.

На крыльце стоят горшки с пеларгониями. Тоже, судя по всему, пластиковыми, потому что торчащие из-под снега цветы слишком бодрые и яркие для этого времени года. Я снимаю варежки, сую в карман и роюсь в снегу под горшками. Приподнимаю их один за другим и – бинго! – вижу старый ржавый ключ.

В Урмберге это обычное дело.

«Это неправильно», – говорит папа. Большинство держат запасной ключ рядом с дверью, но беженцам нельзя доверять, в отличие от соседей. Они способны в любой момент влезть в дом, изнасиловать хозяйку, прибить черный флаг халифата на стену и унести все ценности.

Интересно, какие ценности он имеет в виду.

Я здесь не знаю ни одного человека, у которого были бы какие-то ценности, помимо компьютера и телевизора с плоским экраном.

Ключ легко входит в скважину, я поворачиваю его, и дверь бесшумно открывается.

Я стою на пороге.

Знаю, что надо было позвонить в полицию, а не идти сюда одному.

Но полиция думает, что папа преступник и алкоголик. Они всерьез считают, что это он убил ту женщину. И хотят запрятать его за решетку на всю жизнь.

Ком в горле – после недолгой передышки – снова напоминает о себе.

Нет, я должен выяснить, кто убил женщину в могильнике и заставить их отпустить папу. Я перешагиваю через порог и осторожно прикрываю за собой дверь.

В прихожей пахнет пиццей и мокрыми полотенцами.

Одинокая лампочка, свисающая с потолка в гостиной, освещает пол тусклым желтым светом. Возле двери – мешки с мусором и небрежно брошенные ботинки. На крючках на стене висит верхняя одежда.

Я старательно вытираю обувь о коврик и прохожу в кухню. Пол скрипит под ногами, и я несколько раз останавливаюсь и прислушиваюсь, не идет ли кто. Но слышно только жужжание холодильника и журчание воды в батарее. Перед собой я вижу полки.

Подхожу и опускаюсь на корточки. Провожу рукой вдоль пола.

Через пару минут нащупываю металлическую щеколду в паре сантиметров над полом. Мне приходится повозиться, прежде чем щеколда отходит и дверь с легким щелчком открывается.

Это не обычная дверь, а толстая, обитая металлом.

Лицо обдает влажным воздухом. Тут пахнет, как в подвале Саги, где, как она говорит, завелся грибок, но у них пока нет денег на то, чтобы его очистить.

Я поднимаюсь, вхожу и прикрываю дверь за собой, оставляя тонкую щелку.

Внутри холодно. Холодно и сыро.

Дрожащей рукой я достаю почти разряженный мобильный и включаю фонарик. Надо расходовать энергию экономно.

Лестница крутая и мокрая. Стены тоже. Свисающие с потолка нити паутины дрожат от сквозняка.

Посреди ступеньки лежит коробочка от снюса и перчатка, похожая на сжатую в кулак руку. Выглядит так, словно она тянется за снюсом.

Шаг за шагом я спускаюсь в подвал. Медленно, осторожно, стараясь не шуметь. Здесь трудно дышать, пахнет сыростью. По полу разбросана одежда. Смотрю на стену – три дыры в стене в том месте, где висела одежда. Рядом валяется разбитая посуда – тарелка и стакан.

Я вижу две двери – налево и направо. В правой большая вмятина, словно кто-то выбивал ее ногой, замок выглядит сломанным.

После некоторого колебания я толкаю дверь. Там может ждать что угодно – монстр, зомби…

Страх исчезает так же быстро, как и появился. Я, к своему удивлению, осознаю, что ни один монстр или зомби во всем мире не может меня напугать. Все то, чего я так страшился раньше, утратило свою власть надо мной: зловонные трупы, демоны, кровожадные зомби, маньяки с топорами и бензопилами, инопланетяне, захватывающие планету и питающиеся мозгом землян.