Каникулы оборотней - Галина Черная

— Вы же и сказали!

— Оговорился! Конечно же я имел в виду мусульман! Алжирцев, бедуинов или марокканцев каких-нибудь. Это они хотели сделать из него евнуха для продажи в гарем, но бедняге удалось сбежать и после долгих скитаний добраться до дома. С тех пор Антуан такой обиженный и нелюдимый. Все от него шарахаются, но если бы вас оскопили, то, наверное…

— Меня? — Я невольно вздрогнула, попытавшись представить себе эту картину.

— Ох, простите старика, мадемуазель! Уж вам ЭТО точно не грозит, но беднягу все равно жалко…

— Да, история печальственная…

— Вот и я говорю, — грустно улыбнулся он. — Вы уж не смотрите так пристально на калеку Антуана, он все еще страдает из-за своего уродства. А ведь его вины вроде бы и нет… О, похоже, ваш брат машет вам рукой?!

Действительно, из толпы болельщиков выбрался чуть взлохмаченный командор.

— Доброе утро, папаша Жерар! Моя сестричка не слишком утомила вас своим щебетанием?!

Схватив «братца» за рукав, я попрощалась с добрым трактирщиком и с силой потащила Алекса в сторону.

— Слушай, я сейчас такого типа видела-а-а!

— Антуана Шастеля, что ли? Да, экзотический тип, я о нем сегодня тоже наслушался от охотников. Только не зацикливайся на нем одном.

— Ну почему же на одном… Вообще-то у меня уже трое подозреваемых, а если включить в список маркиза, то четверо!

— Это прогресс, — рассеянно похвалил любимый. — Когда насобираешь полный десяток, дай знать нам с напарником…

— А кстати, где агент 013?

— Встретил каких-то знакомых, — бодрым голосом отозвался Алекс, не глядя на меня.

— Это каких таких знакомых? — заинтересовалась я, пытливо сузив глаза в ожидании ответа. Алекс еще больше смутился и, пытаясь отмазать друга, убедительным тоном понес такую чушь, что у меня исчезли последние сомнения. Поэтому я ничуть не удивилась (только рассвирепела), приметив, как в чьем-то палисаднике мелькнули два кошачьих хвоста. Один, без сомнения, принадлежал Пусику — его пушистый хвост я и ночью без фонарика ни с чьим другим хвостом не перепутаю.

— Так, может быть, сходим навестим нашего ликантропа, пока его в тюрьму не посадили, — предложил командор.

Ах ликантроп, ловкий арендатор-неплательщик… Как там его зовут? Почему-то он мне уже вчера заочно очень приглянулся по рассказам д’Абажура. Действительно, почему бы и нет? Сходим посмотрим, нас-то он не укусит…

— Интересно, а он и вправду страдает ликантропией или просто бессовестно притворяется? Я не думаю, что Зверь — это он, но, может, его закидоны выведут на след настоящего Волка. Ведь и сумасшедшему надо с кого-то брать пример…

Алекс удовлетворенно кивнул, довольный, что смог меня чем-то увлечь и увести с места грехопадения кота. Конечно, мужская солидарность, взаимовыручка, но сейчас это меня ничуть не раздражало. Мы целенаправленно двинулись с площади.

Оказалось, что Алекс загодя выяснил все о человеке, страдающем волчьей болезнью. Это действительно был крестьянин-арендатор по имени Мерло, причем не из самых бедных, на фоне многих даже преуспевающий. Несмотря на ликантропствование, дело его не страдало — коз ощутимо не убавлялось, коровы продолжали давать молоко, а жена давно наладила производство сыра на дому.

Полчаса неспешной прогулки, и мы постучали в дубовую дверь домика на отшибе. Оттуда незамедлительно донеслись леденящие душу подвывания — видно, нас приняли за людей маркиза.

— Папаша Мерло, откройте, пожалуйста, мы к вам с мирными намерениями. Можете даже не накидывать волчью шкуру, на улице не холодно.

Дверь со скрипом открылась, и на нас подозрительно уставилась небритая физиономия среднестатистического французского крестьянина умеренной зажиточности. Он был в коричневом жилете, надетом поверх мятой рубашки с закатанными рукавами, и в коротких узких штанах из той же ткани, что и жилет. Когда мы представились, крестьянин, слегка смутившись и помявшись, пригласил нас в дом.

— Ох, чуял я, что господин маркиз меня в покое не оставит. Ну ничего, выкрутимся как-нибудь, не впервой… Пшеница-то опять не уродилась, с чего платить-то? А как ей тут расти-то, кругом камни одни! И кому только взбрело в стародавние времена садить здесь пшеницу, с тех пор-то по привычке… Вот все больше на коз да на коровушек-то переходят, мясомолочное хозяйство, как говорят по-ученому. А касательно вервольфа-то вашего так я достоверно знаю, кто у нас тут зверствует…

— Кто, кто, кто?! — Мы с Алексом одновременно вскочили из-за стола, едва не ударившись лбами. Жена хозяина, опрятная крутобедрая женщина, покачав головой, поставила перед нами козье молоко.

Мерло, поглядев по сторонам, наклонился поближе. Я наивно предполагала, что он будет катить бочку на маркиза д’Абажура, но ликантроп имел в виду совсем другого человека.

— Бретонец это, Жульен, напротив церкви у него лавка гробовая. Все знают, что ему больше всех выгодна эта с волком-то история. Гробов-то больше покупают! Торговля его расцвела, конкурентов-то нет.

— Слабенькое доказательство… Почему вы решили, что это именно он? — разочарованно протянула я, а командор, казалось, и вовсе не слушал, неторопливо прихлебывая молоко.

— Как же нет-то, сударыня?! Есть! Судите сами — брови-то у него срастаются, грудь волосатая, пальцы толстые и уши оттопыренные. А самое главное, я же сам его видел в волчьем-то образе!

— Вэк?!

— Вот оно и то-то! То есть волка видал ночью, гигантский такой волчара-то прямо перед его лавкой стоит и в окошко глядит. Наверно, что-то ему надо было в лавке-то своей взять или дневную-то работу доделать пришел, заказ срочный — время-то поджимает…

— А вы уверены, что это был волк? Может, какая собака деревенская?

— Я деревенских-то собак всех в лицо знаю! — с гордостью ответствовал папаша Мерло. Я еще подумала про себя: а не возвращался ли он по ночному времени из трактира в изрядном подпитии, когда «неожиданно встретил» Волка? Но арендатор все понял по моим глазам и честно возмутился: — Нет-нет, я-то был трезв как стеклышко! Ведь почитай уже годков-то тридцать не пью, с тех пор как женился на моей толстушке Жустине.

— А что вы можете сказать об Антуане Шастеле? — неожиданно вступил в разговор Алекс, пододвигая ко мне хлеб и повидло, любезно поставленные хозяйкой. Мерло неожиданно испугался или сделал вид (актерским мастерством он отнюдь не обделен — волка в лицах показать не всякий сможет. Я, например, не смогу… хотя надо попробовать… на Пусике).

— Ничего не могу… а зачем он вам-то?

— Ну, вообще-то некоторые шепчутся, что это он в волка оборачивается и никто другой, вид у него крайне подозрительный.

— А по мне так не по виду судить надо, а по делам! Зачем ему людей-то есть? И так при его должности-то небось не пропадешь… Может, люди-то на него и думают, да только больше на Зверя-то наш монсеньор похож! Но вы ему об этом не говорите, и так житья-то от него нет, — сердито заключил папаша Мерло. — А касательно семейства Шастелей, уж раз спросили, так они-то давненько тут живут. Старик Жан раньше лесником в нашем лесу был, да его молодой-то господин на пенсию спровадил. Говорил-де, постарел он, браконьеров-то не ловит, а своих, местных, за плату в лес охотиться-то пускает. А что не пускать-то — маркиз в Париже, на одно жалованье не проживешь. Просто он с егерем маркизовым договориться не смог, тот-то все хотел деньги пополам делить, а Жан Шастель пожадничал. Вот старика-то и сняли…