Караван в Хиву - Владимир Буртовой

И тут будто вещее сердце подсказало: езжай к заброшенному колодцу, где ночью переговаривались с киргиз-кайсацким предводителем! Ударил коня плетью, припал к гриве и поскакал песчаными буграми на юг от Чапа. Гнал и с ужасом видел, как в одном перелете стрелы в том же направлении по чужим следам неслись во весь конский мах пятеро хивинцев. Они скакали чуть впереди и не приметили пока «ференги уруса», одетого, правда, в такие же воинские одежды, с таким же круглым легким щитом, обшитым медью, и с простенькой чеканкой по внешнему кругу.

Хивинцы взлетели на песчаный бугор и, с трудом удерживая коней, на какое-то время остановились. Один из них тут же радостно вскинул руку с обнаженной саблей, указал в сторону заброшенных построек. Лукьян не видел еще колодца, но понял – Эрали-Салтан обнаружен, и нукеров при нем совсем мало, если эти пятеро так смело кинулись в погоню.

– Пошел, Барс, пошел! – Лукьян ударил коня пятками, чуть повернул влево, чтобы и вовсе выйти хивинцам в спину, а когда Барс вынес его на истоптанный копытами песчаный бархан, возле колодца уже шла яростная сабельная рубка.

Эрали-Салтан на белом коне, в сверкающих доспехах, в медной шапке с длинным белым пером над шишаком, настоящим бесом вертелся в облаке пыли и мелкого песка, поднятого конскими копытами. Возле колодца на земле лежали два убитых киргиз-кайсака и один хивинский нукер. Их кони с пустыми седлами бегали вдоль глинобитной обвалившейся стены, ржали и косились на неподвижных хозяев. За спиной Эрали-Салтана отбивался от двух хивинцев рослый всадник с длинным хвостатым копьем. Когда он на миг стал виден в профиль, Лукьян признал в нем русского переговорщика Михайлу Рыбку. Темный плащ, накинутый на плечи, уже рассечен на спине острой саблей, и в разрезе одежды сверкала рыбьей чешуей крепкая кольчуга.

– И-и-ех! – взвизгнул в боевой ярости Лукьян и ожег коня плетью, вскинул под изгиб правого локтя копье, припал к гриве.

Удар! Хивинец без стона свалился головой вперед, сабля, отброшенная клинком Эрали-Салтана, вонзилась в песок шагах в десяти. Выдергивать копье времени не было, Лукьян выхватил из ножен клинок. Второй хивинец, оглянувшийся на громкий крик Лукьяна за своей спиной, успел заметить, как сверкнула перед глазами свистящая сталь невесть откуда появившегося бородатого и чубастого «ференги уруса», не успел даже вскинуть щит, рухнул в облако пыли на истоптанную землю. Двое оставшихся хивинцев замешкались, сделали попытку развернуть коней и спастись бегством, но тут же поплатились головами.

– Лукьян, ты это, брат? – Михайло дрожащей от нервного напряжения рукой растер кровь по лицу, смешав ее с пылью и потом – конец вражеской сабли сорвал кусочек кожи с правой скулы. – Спаси бог тебя за подмогу, а то бы недолго мы чертями вертелись в этаком пыльном аду, легли бы рядом с верными нукерами… Они первыми приметили хивинцев, кинулись на копья. Погибли, но дали нам время исполниться и сесть в седла.

– Об этом потом, Михайло, надобно спасать киргиз-кайсацкого предводителя, – остановил многословие Михаилы обеспокоенный Лукьян. – Пресветлый Эрали-Салтан. – Он подправил коня ближе к ханскому брату, который не убрал саблю в ножны, а положил ее поперек седла и чутко слушал отдаленный людской и конский гомон под Чапом. – Пресветлый Эрали-Салтан! – почти крикнул Лукьян, чтобы привлечь внимание к своим словам. – Своими ушами слышал: Каип-хан надумал обменять тебя у старшего брата твоего Нурали на его дочь Матыр-Ханикей! А потому и отдал приказ сохранить тебе жизнь. Доверься мне и Михайло, будто ты наш пленник… А почему эти хивинские нукеры покушались на твою жизнь, пресветлый Эрали-Салтан? Ведома была им воля Каипа, как и всему войску – голову твою беречь!

Каменное, застывшее в напряжении лицо Эрали-Салтана медленно отогревалось кровью, желтизна постепенно исчезла с широких скул, в черных глазах появились искры надежды на лучшее.

– Вот как! – Эрали-Салтан пристально посмотрел на повергнутых хивинцев, которые лежали кто на спине, кто лицом в песок; и только один, с копьем в спине, лежал на боку, поджав ноги к животу. – Вот как! – повторил Эрали-Салтан. – А эти бешеные псы кричали мне в лицо, что ханский достарханчей Елкайдар выдаст им много золотых таньга за мою голову, вздетую на копье! Выходит так, что старый шакал пытался спутать помыслы своего повелителя! Если так…

– Едут! – выкрикнул рядом Михайло и повернул коня на голоса и конское ржание.

На северном бугре вновь показались конные хивинцы – это ехал хан Каип со своей ликующей от одержанной победы свитой.

Когда Елкайдар увидел живого Эрали-Салтана, побитых нукеров, купленных для убийства брата ненавистного ему Нурали-хана, сменился в лице и тут же затерялся в задних рядах свиты.

И в эту минуту Лукьян заметил поодаль своего дружка Прова, понял, кто привел сюда хивинского хана. «И тебе, стало быть, пришла мысль, что Эрали-Салтан мог объявиться здесь! Припоздал, любезный Провушка, припоздал заполучить свои тридцать сребреников! Киргиз-кайсацкий царевич уже за мной и за Михаилом числится», – с немалым удовлетворением подумал Лукьян и устало выгнул спину, чтобы рубаха под кольчугой отлипла от мокрой спины…

– И что же Нуралиев брат? Вышел встреч Каип-хану? – спросил Данила Рукавкин у Лукьяна, который умолк надолго, уйдя в свои воспоминания о пережитом.

– А что еще мог он сделать? – встрепенулся Лукьян. – Эрали-Салтан доверился моему слову. Успел я сказать Михайло, чтобы он на мою сторону встал, будто это он навел меня на киргиз-кайсацкого предводителя и помог его пленить.

– Зачем же? – удивился Данила Рукавкин. – До той поры был он вольным человеком, а теперь в услужении у хана Каипа!

– Опасение у меня возникло, как бы Пров не огласил его, что был Михайло вместе с Эрали-Салтаном при сговоре с сотником Семеном. Могли в плен забрать или лишить головы тут же, а то и бросить в сухой колодец на тяжкую медленную смерть от жажды. Когда хан Каип лично одарил меня и Михайлу лучшими скакунами в награду, приметил я, сколь злобно покривилось лицо у Прова от черной зависти. К великому счастью для нас, и его хан не обошел подарком – дал горсть золотых таньга и позволил взять в подчинение сотню хивинских нукеров, которые остались без предводителя после сражения у стен Чапа. И сказал при этом: «Я думал, что врешь ты, урус, на Семена. Беду навлекаешь на его голову, чтобы место сотника занять. Потому и повелел держать тебя около шатра повязанным и под стражей, пока твой бывший соотечественник и в самом деле не бросил всадников на ханскую ставку. Служите мне, урусы, и дальше преданно, я о вас заботиться буду и приближу к себе».

Родион Михайлов крякнул в кулак, насупил русые брови, сказал в медленном раздумий:

– В толк не возьму. Так что же получается, это Пров замысел Семена выдал хану? И тем погубил весь отряд?

– Так и было на самом деле, – подтвердил усталым голосом Лукьян. – Он ночью увел меня из сотни в степь, будто в дозор, а сам поспешил к хану с доносом. Зачем понадобился ему я? Должно, хочет сделать меня своим единомышленником и соучастником. Когда возвращались в Хиву из-под Чапа, он между делом сказал, что хорошо бы целую сотню нукеров собрать из беглых россиян, у дворца ханского встать поближе, выждать удобного часа да и посадить на трон кого-либо из своих людей.