Консул - Валерий Большаков

Один из ци-ду-вэев подбежал и низко поклонился:

– Достопочтенный нань, возницы утверждают, что у Чантина две крайние повозки были отцеплены и проследовали на юг.

Ород сразу успокоился. Досадно, конечно, что погоня затянется до самого вечера, но что делать… Потерпим, дольше терпели. Он ведет за собой три ляна воинов, а фроменов сколько? Десяток? И что значат силенки десятка против его силищи? Семеро на одного!

– По коням! – скомандовал Косой. – За мной!

Все три ляна быстро разобрались, и повернули обратно. Вскоре пыль осела, топот копыт стал почти неразличим. Бледные возницы переговорили между собой и направили Малую Повозку в ту же сторону, причитая и воздыхая. Накажут ли их за невольное прегрешение или простят великодушно? Погонят из дворца или они отделаются плетьми? На всё воля Сына Неба…

Две кареты, запряженные шестерками, бодро катились на юг. Лошади из императорских конюшен были хороши, сами экипажи прочны и легки, поэтому Сергий бросил переживать – скорость передвижения выдерживалась, за два дня отряд отмахал полтыщи ли. А парфянских коней больше не запрягали – животины ходили под седлом. Преторианцы и ликторы, скачущие верхом, изображали почетный эскорт.

Впрочем, Гефестай не удалялся, в основном, держался поблизости от предмета обожания, гарцуя в горделивых позах. Давашфари, очень оживленная, не опускала занавесочек на окнах кареты – все выглядывала, любовалась видами, а на первом плане прямил спину, каменел лицом сын Ярная.

Справа потянулись горы Шижэньшань. Дорога пролегала через довольно зажиточные деревни. Селения тянулись чередой, иногда соседствуя без видимой границы – околица одной деревни смыкалась с околицей следующей.

От дороги к горам уходили лоскутья полей, там копошились сотни земледельцев – мотыжили, тяпали, копали, не разгибая спин. Чтобы хоть как-то облегчить труд, землепашцы обрабатывали каждое поле силами восьми семей.

– Клянусь Юпитером, – проворчал консул, проезжая рядом с Сергием, – лучше родиться римским рабом, чем ханьским землепашцем. Выходят в поле, когда звезды еще не погасли, и уходят, когда борозды уже не увидишь. Работают как проклятые, но мало что видят у себя на столе – поборы тут страшные. А эти, видать, прибились к богатею, вроде нашего латифундиста. Таких тут называют «сильный дом». Они так богаты, что могут, закрыв ворота, открывать собственные рынки! И «сильный дом» защищает своих от неподъемных налогов, становясь еще сильнее. В Лояне с ними не связываются…

– Восток – дело тонкое, – глубокомысленно сказал Лобанов.

– Это точно…

– Как себя чувствуешь, сиятельный? Бледный ты какой-то.

– Побледнеешь тут… Ничего, это слабость. Раньше мне только и оставалось сил, что выстоять во дворе и вернуться, а теперь… Я уже второй день в пути! Устал, конечно, но это пустяки – незарешеченное солнце, чистая вода и свежий ветер вернут былое здоровье.

– Тебе бы, сиятельный, – вставил слово Искандер, – подлечиться да подкрепиться…

– Да побритша… – проворчал Гай, с остервенением вычесывая бороду.

– Да помыться… – вздохнул Квинт.

Консул помотал головой, не пряча счастливой улыбки.

– Главное – мы свободны! – с силою сказал он. – Помнишь тот день, Сергий, когда ты впервые появился на балконе и окликнул нас? Вот уж никогда не думал, что буду счастлив, завидя принцепса претории! Но это было именно счастье…

– Не спрашиваю, трудно ли пришлось, – по тебе видно, консул.

– Был консул, – усмехнулся Публий, – а стал консуляр. Жалко потерянный год. Хуже всего было не просто свободу утратить, а потерять ее зря – я ведь ничего не добился своим посольством. Только испортил всё. Уязвлен был высокомерным презрением Сына Неба, не смог вытерпеть унизительный ритуал, и вот результат… Со мной было двенадцать парней. Четверых убили степняки, один свалился в пропасть, еще пятеро погибли в тюрьме. Такой вот счет…

– Это война, консул. Скрытая, тайная война. А на войне всегда есть убитые и раненые.

– Выходит, что в этой тайной войне парфяне нас снова обыграли?

– Выходит, так. Но стоит ли вести счет одним потерям? Разве ты ничего не приобрел? Нынче ты, сиятельный, больше всех в Риме знаешь о ханьцах. И язык их ведом тебе, и обычаи. Придет время – и отправим сюда новое посольство. Только морем, по суше Парфию не обойти.

– Может, и так… Ну-ка, принцип, подъедем к Давашфари. Видишь – платочком машет.

Подъехавшим римлянам хуан-гуйфэй сладко улыбнулась и громко сказала, пересиливая стук и скрип колес:

– Мне все еще очень стыдно за то, что нагрузила вас своими вещами. Скоро мы подъедем к городу Наньян… Я вот что придумала – надо остановиться и переодеться. Всем!

– Зачем? – не понял Сергий.

– Увидите… Увидишь!

– Давашфари плохого не посоветует! – тут же встрял Гефестай.

– Молчи уж, – проворчал подъехавший Эдик, – жертва Киприды и Амура…

Повозки остановились, съехав на обочину, в тень плакучих ив, полощущих ветви в вырытом канале.

Давашфари решительно указала на один из ларей, и мужчины сгрузили его на землю. Дочь ябгу откинула крышку. В ларе были аккуратно сложены цветастые халаты из шелка.

– Вы, наверное, считаете, – проворчала она, – что я лишь о себе думала… Примерь, Сергий! Лето к концу пошло, поэтому надень вот этот, цвета созревших хлебов.

Лобанов послушно натянул дорогой желтый халат с длинными рукавами, с вышитым на нем цилинем-единорогом – отличие чиновника высшего ранга.

Консулу достался халат с изображением белого журавля.

Затем Давашфари выдала Лобанову высокие атласные ботинки на толстой белой подошве и фетровую шапочку с рубиновым шариком и павлиньим пером с тремя глазками. Пояс его халата имел четыре кусочка агата, инкрустированных рубинами.

– Шапочки надвигайте на глаза, – строго инструктировала хуан-гуйфэй, – чтобы никто не увидел их цвета. А все остальное на вас – как броня, она защитит лучше бронзы и стали, ибо погонит перед вами волны великого почтения. Хватило бы и одного пера, ибо трехглазые перья выдаются или родичам императора, или сановникам за особые заслуги. И запомните: вы очень важные люди и сопровождаете меня в поездке… м-м… скажем, я отправилась в даосский храм на далеком юге. Понимаете? В этой стране чем знатней человек, тем он меньше вызывает подозрений.

Стража остановит любого простолюдина, но важного сановника пропустит с поклоном. Короче, доверьтесь мне и подыгрывайте!

– Понял, Гефестай? – строго спросил Эдик. – Ну что ты опять уставился на удельную принцессу? Давашфари, да разжалуй ты его в конюхи, все равно толку с него, как с козла – молока…

– Поговори мне еще, – сказал сын Ярная, продолжая умильно улыбаться, – выпороть велю.