Опасные пассажиры поезда 123 - Джон Гоуди

Сквозь решетку аварийного выхода Лонгмэн слышал звуки города. Он начал было осторожно толкать решетку наверх, но тут чья-то нога чуть не отдавила ему пальцы, и он отдернул руку. Потом покрепче уперся в скобу лестницы и нажал посильнее. Ржавые петли заскрипели, на лицо посыпались комки грязи. Вцепившись в решетку, он толкнул ее изо всех сил. Рывок — и решетка откинулась. Лонгмэн осторожно высунул голову наружу, глаза на уровне тротуара. В эту секунду снизу снова донеслись выстрелы. Лонгмэн на мгновение замер, потом стал быстро подниматься по лестнице — и вот он уже на тротуаре.

Первым делом он медленно опустил решетку, она с лязгом улеглась на место. Несколько прохожих бросили на него равнодушные взгляды, но ни один не подумал остановиться. Вот оно, знаменитое нью-йоркское безразличие, торжествующе подумал Лонгмэн, перешел улицу и влился в поток пешеходов. Впереди, на углу Семнадцатой, он заметил полицейский автомобиль. Машина стояла во втором ряду, водитель, высунувшись из окна, что-то втолковывал пешему патрульному. Стараясь не смотреть в их сторону, Лонгмэн ускорил шаг и почти бегом свернул на Шестнадцатую улицу. Он с трудом сумел заставить себя шагать медленнее. Слева тянулась решетка, за которой виднелся массивный куб средней школы. Из калитки ограды вылетела стайка подростков — китаянка с ярко накрашенными губами и в мини-юбке, чернокожая девушка и двое парней в кожаных пиджаках.

Когда он поравнялся с ними, один из парней, паясничая, рухнул передним на колени:

— Сэр, подайте несчастному двоечнику!

Лонгмэн торопливо обогнул мальчишку.

— У вас ведь полно денег, сэр! Я же вижу! — крикнул вслед парень. Его одноклассники заржали.

Только этого не хватало, в панике думал Лонгмэн. Нет, вроде отстали. Впереди показались обнаженные деревья Гремерси-парка.

Он вдруг вспомнил о Райдере. Что это были за выстрелы? Райдер убит? Нет, не такой он человек, чтобы подставлять лоб под пулю. Хватит уже трупов, и так все случившееся ужасно. Содрогнувшись, он постарался не думать о том, что пережил.

Вот и поворот на Восемнадцатую улицу. Он увидел свой дом, кирпичный дом с грязным фасадом и зияющим проемом двери. Он поднялся на второй этаж, отпер один за другим три замка, вошел в квартиру и тщательно запер за собой дверь.

Прошел на кухню, открыл кран, дождался, пока вода станет похолоднее. Над мойкой висело зеркало, покрытое паутиной трещин. Взглянув на свое отражение, Лонгмэн внезапно издал дикий вопль. Вопль восторга.

Через пять минут после того, как вагон остановился, в него вскарабкались с путей два человека. Один, в форме машиниста метро, поспешно открыл ключом кабину, вошел внутрь и захлопнул за собой дверь. Второго, в полицейской форме, тут же окружили возбужденные пассажиры.

Коп умоляюще воздел вверх руки, пытаясь перекричать гвалт:

— Я ничего не знаю! Мне поручено просто вывести вас из вагона. Я правда ничего не знаю!

Вагон медленно тронулся с места, и уже через две минуты въехал на залитую светом станцию «Боулинг-Грин». Анита выглянула в окно.

Вдоль края платформы лицом к поезду стояли полицейские. Взявшись за руки, они пытались сдержать напирающую сзади толпу. Человек в форме кондуктора подошел к вагону с каким-то инструментом в руке. Двери открылись. Ревущая толпа пассажиров, сметая полицейских, ринулась внутрь, прямо на заложников, пытаясь поскорее занять свободные места. Господи, подумала Анита. Ничего не изменилось.

Клайв Прескотт освободился только в половине седьмого. На улице было темно и промозгло, сгустившиеся сумерки были похожи на маску, которую город надел, чтобы прикрыть собственное уродство. Прескотт поднял голову, подставил лицо дождю, потом долго растирал щеки и лоб, пока кожа не стала гореть. Однако ни малейшего облегчения не почувствовал — он слишком устал и вымотался за этот бесконечно долгий день.

Магазины на Фултон-стрит уже закрывались, охранники с тяжелыми пистолетами в кобурах с грохотом опускали металлические шторы витрин, проверяли сигнализацию. Город готовился к ночной обороне от собственных обитателей. Пожилая продавщица газет заботливо навешивала пудовый замок на дверь своего киоска. Утренние газеты пойдут нарасхват, устало подумал Прескотт.

Высокий чернокожий парень в ковбойской шляпе и замшевой куртке с бахромой сунул ему под нос какой-то листок:

— Газета «Черных пантер», брат!

Прескотт сделал отрицательный жест и пошел дальше. Парень не отставал. Здесь и днем было полно чернокожих активистов, предлагавших прохожим свой боевой листок, но Прескотт ни разу не видел, чтобы кто-нибудь купил газету. Может, они продают ее друг другу? Довольно, оборвал он сам себя, эти парни делают дело, в которое верят, а ты? Сам ты веришь во что-нибудь?

— Купи газету, брат, — сказал парень, догоняя Прескотта. — Узнаешь, чем народ дышит. Не все же прислуживать белому мистеру Чарли.

Прескотт остановился. Парень выжидательно смотрел на него.

— Я возьму газету.

— Вот и правильно, брат!

Он сунул листок под мышку. На другой стороне улицы из колонок над входом в магазин грампластинок грохотал хард-рок. Наверно, хозяин забыл выключить. Неужели так и будет барабанить всю ночь? Впрочем, здесь почти никто не живет, а так хоть какая-то иллюзия жизни.

Меня тошнит, подумал Прескотт, тошнит от копов и преступников, от жертв и свидетелей. Тошнит от злобы и крови, от того, что творилось сегодня, и того, что случится завтра. Тошнит от работы, от друзей, от семьи. В конце концов, меня тошнит от самого себя: от того, что меня тошнит от жизни, но при этом я не собираюсь ничего в ней менять.

Эх, будь он на два-три дюйма выше ростом да еще белым… Или хотя бы наоборот — стопроцентным черным…

Единственное, что он умел по-настоящему, — это обрабатывать баскетбольный мяч. Он бесстрашно шел из центра площадки навстречу высокомерным гигантам, только и ждавшим момента, чтобы сбить его в воздухе, когда он в прыжке нацеливался на корзину. Но он снова и снова мягкими прыжками несся навстречу этим бугаям, обводя одного за другим…

Прескотт скомкал газету и крученым ударом влепил ее точно в логотип на вывеске магазина. Два очка! Алкаш у витрины зааплодировал, потом протянул руку. Черт, в этом городе каждый второй побирается. А если не подают, норовит отнять силой.

Ничего, завтра он будет чувствовать себя лучше. А послезавтра и на следующий день? Не думай об этом. Завтра будет лучше, чем сегодня, — потому что хуже, чем было сегодня, просто быть не может.

Детектив второго разряда Берт Хаскинс был стопроцентным ирландцем — если, конечно, не считать стопроцентно английской фамилии. В юности он решил, что профессия детектива — благородное дело настоящих мужчин. Иллюзий хватило ровно на неделю. Впоследствии Берт не раз посмеивался над тем, какой рисовалась ему будущая работа: блестящая дедукция, интеллектуальные поединки один на один с воротилами уголовного мира, распутывание самых хитроумных преступлений.