Это идиотское занятие – думать - Джордж Карлин

Подписчики «Эйч-би-оу» были согласны с Джерри. Когда в начале 1983 года фильм вышел на экраны, он взорвал рейтинги. Неделю за неделей мы снова распродавали двойные концерты – я уже конкурировал за публику с тем самым потрясающим, фантастическим парнем. С «Карлина в Карнеги-холле» начались наши отношения с «Эйч-би-оу», продлившиеся четверть века. Канал создал мне условия для творческого развития и помог максимально реализоваться. Не уверен, что без такого тыла я смог бы развиваться как артист, как шоумен. Можно сказать, что я рос вместе с каналом, но дело не только в размере аудитории и моем ощущении свободы. Каждые два-три года каналу нужна была новая программа, примерно на час времени, и это держало меня в тонусе, не давало расслабляться. А полное отсутствие цензуры на «Эйч-би-оу» просто окрыляло. Какую бы тему я ни выбрал, на каких бы людей ни нацелился, какую бы лексику ни использовал, какие бы взгляды или мнения ни высказывал – я ни разу не слышал: «Лучше бы вы этого не делали…», «было бы хорошо, если бы вы…», «не могли бы вы изменить/смягчить/убрать?..». Даже в период жесткой репрессивной политики Буша они не знали колебаний.

В специальном выпуске для «Эйч-би-оу» «Карлин в Карнеги-холле» я в последний раз в жизни прочитал «Семь слов, которые нельзя произносить по телевизору». В этом больше не было нужды. Впервые все семь слов прозвучали с телеэкрана.

Сегодня я выступаю в Питтсфилде. Отсюда еду в Лексингтон, затем в Уинстон-Сейлем, где дам два концерта за вечер… На выходные я махну в Форт-Майерс и Корпус-Кристи… Потом в Пенсаколу, Бирмингем, Роли… Работа на пределе сил. Стресс и спешка. Смерть и налоговый инспектор, дышащие в спину, радикально меняют жизнь.

Уверенность и какая-то стабильность, а вместе с тем – растущий прессинг и бремя обязательств. Я уже не мог позволить себе роскошь ничегонеделания с косяком в руке и самоуспокоением: «Слава богу, опять пронесло». Прятаться от проблем больше нельзя.

В 80-е годы у меня бывали приступы гнева. Меня распирало от злости, и это только усугубляло ситуацию. Я злился на себя за то, что довел до такого состояния свои финансы, что из-за кокаина у меня не хватило мозгов избежать бардака в налогах. Злился, что еще раньше не догадался помочь Бренде, что из-за нас обоих пострадала Келли.

Но я использовал эту злость себе на пользу. Постепенно я научился перенаправлять ее туда, где ей было самое место: она стала топливом для нового образа, который наметился в «Карнеги-холле». Со временем он становился все выразительнее, увереннее, все глубже прорастал в меня, выглядел органичнее и убедительнее.

Все это можно объяснить уверенностью, которую Джерри привнес в мою жизнь. За тот невероятно щедрый процент, который я ему платил, в его лице я получил не только менеджера, но и агента, промоутера, концертного директора, бизнес-консультанта и кредитора, а еще, как я уже говорил, лучшего друга, родную душу, которая руководствовалась такими же, не совсем здоровыми, принципами, что и я. С ним было легко болтать и обсуждать все что угодно, коротая долгую дорогу или утренние часы в мрачных мотелях. За годы общения Джерри подарил мне немало идей, из которых выросли мои лучшие номера.

Доверяя ему во всем, я мог целиком отдаться работе. Сосредоточить все силы на том, как преподносить себя, как увлекать публику и нравиться ей – из этого и складывается успех на сцене. Но заниматься такими вещами невозможно, если вас одолевают сомнения и финансовые проблемы, а положиться не на кого. Это отнимает массу энергии. А вот когда кто-то снимает с вас эту ношу, все ваши ресурсы – в ваших руках.

Появление Хамзы в моей жизни означало нечто гораздо большее, чем заключается в простой фразе: «А потом я встретил Джерри».

Финансовые трудности никуда не делись. В 70-е у меня было два серьезных коммерческих провала. Во-первых, «Иллюстрированный Джордж Карлин» – миллионы ухнули как в пропасть. Во-вторых, участок земли на Зума-бич, возле Малибу. Официальное название – ферма «Медоу-Крик», но мы называли ее «Дурдомом». Присматривала за ней супружеская пара – Джилл Макати и ее партнер Оди. Они получали зарплату и деньги на содержание. В «Дурдоме» жили лошади Келли, а Бренда планировала когда-нибудь заняться их разведением.

Ездить верхом Келли начала в старших классах, и это стало для нее сродни навязчивой идее. Она делала успехи, освоила стиль охотника и прыгуна, ездила по-английски. В восемнадцать лет, еще в выпускном классе, она заняла третье место по прыжкам среди юниоров Западного побережья. В верховой езде нельзя без состязаний, а публичных выступлений Келли боялась до ужаса, вплоть до рвотных приступов, случавшихся и до и после соревнований. Однако в сумбурной жизни нашей семьи это было единственное, что она могла контролировать. Так она самоутверждалась и держалась на плаву в самые сложные периоды.

Ни один из моих провалов налоговый инспектор не списал по статье «коммерческие убытки», дела должны были рассмотреть третейские или налоговые суды. (В конце концов касавшийся фильма вопрос был решен.) То есть эти суммы автоматически плюсовались к нашим налогам, которые достигли астрономических размеров и продолжали расти. Часто бывало, что по итогам года нам сообщали: «У вас долг двести тысяч». Если не можешь заплатить, готовься к новому скачку пени и штрафов. Бесконечные штрафы и пени. К тому же это грозило растянуться на годы – как минимум!

Налоговая ставка составляла пятьдесят процентов, а в 70-е по старым счетам доходила и до семидесяти процентов.

Предположим, я задолжал миллион. Даже без учета пени и штрафов за каждый день просрочки при 50-процентной налоговой ставке я должен заработать два миллиона, чтобы выплатить задолженность. А потом заплатить еще миллион – как текущий налог с двух миллионов. То есть, заработав два миллиона долларов, я даже шляпу не смогу купить!

Джерри избавил меня от необходимости вникать в эти невеселые расклады. Ход его мыслей, видимо, был таким: «Пока нам все равно придется этим заниматься, я буду ограждать Джорджа от самого худшего. Лучше ничего ему не говорить, ситуация ужасная, и улучшений не видно». Но иногда ему приходилось ставить меня в известность: «Они узнали еще про $525 000, сейчас взялись за 1977 год, а заодно за 1978 и 1979-й». Тогда приходилось, сцепив зубы, снова брать кредит, увеличивать сумму ипотеки или оформлять еще одну ипотеку. Случалось, налоговая требовала деньги быстрее, чем я их зарабатывал. Джерри стоял за меня горой. В 80-е годы он дважды одалживал мне миллион из своего кармана…

Бренда всегда говорила, что ко мне относятся предвзято, потому что я слишком много позволяю себе на сцене. Оттого-то все так и затянулось – в общей сложности почти на двадцать лет, и Налоговое управление США даже не пыталось пойти мне навстречу. На самом деле в шоу-бизнесе у многих проблемы с налогами – и похуже, чем у нас, – но в конечном итоге всегда удается найти какой-то выход. Платят они семьдесят центов с доллара или пятьдесят – неважно. Со мной это не прокатило ни разу. Она была уверена, что налоговый инспектор так и говорил: «Или он завалит хлебало, или будет страдать». Так ли это, я не знаю, но мне нравилось ее отношение к ситуации. У нее была замечательная фраза по этому поводу: «Что бы ты ни говорил о правительстве, как бы ни уверял, что не веришь ни единому его слову, но каждый вечер ты выходишь на сцену – и работаешь на него».