Пусть меня осудят - Ульяна Соболева

– Вернись, вернись обратно, пожалуйста… Вернись обратно.

Я повернулась к Сергею и, сама не знаю, как это сделала, – я выдернула пистолет из кобуры на его поясе и наставила дуло прямо ему в лицо.

– Вернись туда.

Серый посмотрел на меня. Челюсти сжаты, лицо серое, перекошенное, глаза налились кровью.

– Нет.

– Вернись, твою мать, не то я разнесу твою тупую башку и вернусь сама!

Я хрипела, голос сорвался окончательно.

– Нам незачем туда возвращаться, – глухо сказал он и сильнее надавил на газ. Я выронила пистолет и почувствовала, как у меня разрывается голова, в ней нарастал рев, цунами. Я попыталась выбить стекло, и в этот момент Сергей вдруг резко надавил на тормоза. Джип остановился прямо посередине дороги. Серый вдруг резко прижал меня к груди.

– От него ничего не осталось, поверь, там не на что смотреть…

Я вздрагивала, пыталась его оттолкнуть, но он сжимал меня очень сильно, до боли.

– Там не на что смотреть… от него ничего не осталось, – повторял он, как заведенный, и я чувствовала, как он дрожит вместе со мной.

Я отрицательно качала головой, мне было нечем дышать, я пыталась вздохнуть и не могла. Серый разжал руки. По его щекам текли слезы. Он смотрел на меня, а я – сквозь него, я уже ничего больше не видела, я словно ослепла.

«От него ничего не осталось… ничего не осталось… ничего не осталось».

Это от меня больше ничего не осталось, ни кусочка… меня больше нет.

Я сгорела в этом пламени, вместе с Русланом.

Спустя четыре месяца…

Я сидела на больничной кровати и раскачивалась из стороны в сторону. У меня не осталось слез. У меня больше ничего не осталось. Он забрал меня с собой. Там, отпуская меня навсегда, он знал, что больше никогда ко мне не вернется. Я не сходила с ума, я не билась в истерике, я просто умерла вместе с Русланом. Так бывает, когда ты вроде и живешь, но на самом деле тебя больше нет. Мою душу подтачивала тоска. Это дикое чувство безысходности и слово никогда. Оказывается, нет ничего ужасней и страшней. Даже слово смерть не настолько сводит с ума, оно материализуется в образы, в воспоминания. А вот «никогда» смотрит на тебя пустыми глазницами, трогает ледяными щупальцами отчаянья и оплетает паутиной безысходности. Оно убивает своей обреченностью. Прошло четыре месяца, а мне все хуже, боль не притупляется, не отпускает, а становится въедливой, хронической. Я даже начала к ней привыкать, я просыпалась с ней, я с ней засыпала. Точнее, я проваливалась в сон. Воспоминания терзали и рвали мне душу в клочья.

Я никогда не увижу его глаза, я никогда не услышу его голос, и я никогда больше не почувствую его запах. Он ушел. Он всегда уходил, но возвращался ко мне, потому что любил. Пусть по-своему, но любил, и я знала об этом. Меня никогда и никто не будет любить так, как он. Да, я буду жить дальше, я буду растить Ванечку, я буду работать, я даже, может быть, когда-нибудь буду улыбаться. Но я уже никогда не буду счастливой, потому что мое счастье ушло вместе с ним. Назовите это депрессией, безумием, постстрессовым синдромом. Назовите как хотите.

Вначале я отчаянно хотела увидеть его, как это пишут в мистических книгах. Я надеялась, что он придет ко мне, и я буду ощущать его рядом. Но нет. Везде так пусто, так одиноко. Я никогда не забуду звук взрыва, который разорвал его на куски. Господи, почему я даже не успела поцеловать его? Почему он ушел вот так, не оставив мне возможности закрыть его глаза, попрощаться? Почему я все еще не верю, что его нет, и каждый раз вздрагиваю, когда звонит мой телефон? Каждый раз жду, что он войдет в мою квартиру или будет ждать меня в машине, под окнами, со своей вечной жевательной резинкой, растрепанный и такой молодой?

Очень молодой, таким он останется для меня навсегда! Я ни разу не сказала ему, как сильно люблю его. Ни разу. А теперь уже поздно, и я говорю с ним сейчас, иногда про себя, иногда шепотом в темноту. И неважно: день сейчас или ночь – для меня всегда темно. Там, у меня в душе, мрак, черная бездонная дыра, наполненная болью. Моей личной, понятной только мне одной, всеми осуждаемой, презираемой, извращенной болью. Я молча кричу, я грызу подушку по ночам и вою, как подстреленное животное, захлебываясь слезами: «Я люблю тебя, слышишь? Я люблю тебя!»

Когда-нибудь мне перестанет быть настолько больно? У боли ведь есть конец, как и у всего на этом свете? Мне казалось, что каждая минута без Руслана растянулась навечно. С того самого момента, когда я поняла, что он уже не вернется ко мне. Я отказалась идти на его похороны, потому что не хотела его хоронить. Я никогда, да, никогда не смирюсь с тем, что его больше нет. Я не хочу знать, что он там один, под холодной землей, он всегда ненавидел одиночество.

Я буду его ждать. Каждый день. До самой старости, я буду ждать. Ждать, когда я смогу уйти к нему.

Я держалась, как могла. Я заставляла себя жить. Ради Ванюши. Только ради него. Я не замечала, как постепенно превращаюсь в тень, в некое подобие человека, который забывает помыться, расчесаться и даже поесть. Наверное, подсознательно я все же убивала себя. Хоть и не отдавала себе отчета в этом. Пока не потеряла сознание у мамы на кухне. Она вызвала «скорую», и я пришла в себя здесь, в больнице. Наконец-то одна. Наконец-то могу плакать, и никто меня не услышит. Только слез уже не осталось. Глаза высохли, плакало сердце, но оно будет плакать всегда.

– Оксана Владимировна.

Я обернулась и увидела Андрея Васильевича, моего лечащего врача. Я поздоровалась, и он сдержанно мне улыбнулся, подвинул стул к моей кровати, бросил красноречивый взгляд на нетронутый завтрак.

– Мы получили результаты вашего обследования. Смотрите, я не нашел у вас никакого заболевания. Вы истощены, у вас понижен гемоглобин и давление. Впрочем, совершенно неудивительно в вашем положении. И это нормально, но меня пугает ваше психологическое состояние. И поэтому я решил, что вам нужно поговорить с нашим психологом. Ваша мама рассказала мне о том, что недавно вы потеряли любимого человека. Возможно беседа с…

– Я не хочу ни с кем беседовать. Если я здорова, выпишите меня, пожалуйста, у меня ребенок, я должна заботиться о нем.

Андрей Васильевич поправил очки указательным пальцем и снова посмотрел на меня. Добрые у него глаза, понимающие, только я устала от сочувствия. От сочувствия мамы, от уничтожающих взглядов соседок, которые шептались у меня за спиной. Я знала, что они никогда меня не поймут, особенно после того, как я развелась с Сергеем. Даже мама. Она поддерживала, как могла, но и она вряд ли понимала меня. Никто не понимал, только осуждали. Ведь так просто кого-то осудить, поставить клеймо. Я посмотрела на врача, он оживился, увидев, что я наконец-то его слушаю.

– Оксана Владимировна, мы обязательно вас выпишем, как можно быстрее. Но вы так же должны заботиться и о другом своем ребенке. Вы понимаете, что плод не сможет нормально развиваться, в вашем возрасте нужно принимать витамины, гулять. Если вы не начнете хорошо питаться, это навредит здоровью будущего малыша. А вы всем этим пренебрегаете.