Первый день – последний день творенья (сборник) - Анатолий Приставкин

– Знала. Она говорила только: «Чего скрывать, если мужа завели…» Когда мы расписались, она сказала: «Разве я не угадала, эх вы!»

– Я отлично, знаешь, все помню. Занавеска и наш семейный угол. А утром ждали, когда твои подруги уйдут на работу. Лежали и слушали шаги. Я протягивал руку и тихо гладил тебя. А шаги все были рядом, и мы все ждали…

– А посуда наша? Одна банка из-под компота – и весь сервиз. Помнишь, я купила книжку литературных воспоминаний и прочла такие строки: «Мы тогда еще пили чай без блюдец»…

– Я читал несколько раз и все никак не мог насмеяться, а ты как раз готовила чай и ставила нашу банку на стол.

– Тебе нужен был чай, ты разве забыл, что писал по ночам?

– Помню. Это было мое первое, за которое я чуть не заплатил жизнью. Просто как люди идут на лыжах. Снег и ветер, а они идут. А потом я увидел свою фамилию в газете и даже выронил от неожиданности. Это было в библиотеке, помнишь, ты загораживала меня спиной, а я выдирал из подшивки газету с моим первым рассказом.

– Да, мы устроили праздник тогда, купили шампанского и по очереди пили из той самой банки.

Мы с Валей проговорили всю ночь. Утром по мокрой от росы дороге мы двинулись на холодное белое солнце, стоящее низко над лесом. Было четыре часа утра, подхолаживало, и шагалось легко. По отпечаткам на желтом песке можно сразу понять, что проехал велосипедист, направляясь скорей всего в Коковкино, да в резиновых новых сапогах прошел человек, то ли мальчик, то ли женщина. Вернее всего – женщина, отпечаток был глубок и нелегковесен. Этот след (я уже выучил наизусть все его елочки-клеточки) неслышно бежал впереди нас, но где-то на десятом километре вдруг исчез, словно растаял в воздухе.

Припекало, и мы, сбросив на траву куртки, отдохнули, обирая тут же вокруг, насколько хватало длины рук, красную ягоду. Потом разохотились и полезли за ней в канаву, до чего она была ярка и заманчива. И вот тут из-за кустов вышла женщина, молодая и крепкая, доедая с ладони землянику и отряхиваясь от травы. Мы с женой одновременно посмотрели на ее ноги, где точно – оказались новые резиновые сапоги.

Клеточки и елочки повели нас дальше. Мимо озера «гитара», мимо теплой в сплошном солнце опушки на выходе к Коковкино да снова в лесок. Из нашего шага скоро начала сама по себе выходить песня, и мы потихоньку стали ее петь. Вот что у нас получалось: «От плесов селигерских до Волги голубой несли по перелескам мы песенку с собой: путь недолгий, путь недолгий мы пройдем, хоть до Волги, хоть до Волги мы дойдем».

Валя же пела – добредем. Или даже – доползем.

Дальше следов стало очень много, ясных таких, всех в одну сторону, мы как-то совсем потеряли уже близкие нам елочки-клеточки. Но теперь мы словно шли в одной очень большой и многоголосой компании (ведь каждый след имел свой голос), и знали мы наверное, что идем к Волге, к ее самому началу. Только туда могло идти столько разных людей.

Откуда-то возникло слово «горловинка», его, кажется, произнесла Валя, и хотя никаких похожих названий тут нет, но мы уже для себя стали называть исток горловинкой и говорили:

– Скоро будет горловинка.

Так и пришли на саму Волгу.

Озерецковский писал сто пятьдесят лет назад: «Поутру июля 10 дня отправился в деревню, Волгою называемую, которая лежит при самой вершине Волги. В деревне нашел я одних маленьких ребят, мужчины и женщины все были на сенокосе; но нечаянно встретил пришедшую с работы женщину, которая проводила меня к истоку Волги. Перешедши через маленький мостик, лежащий над ручейком Волги, надобно было поворотить направо и идти по наметанным пластинкам до самого Кладезя, который пространством сажени в полторы. Сюда вбирается вода из обширного болота, ельником поросшего, и в сем водовместилище, которое жители Иорданью называют, она кажется стоячею, однако ж тихо пробирается ручейком в обширный буерак и дном оного продолжает путь свой по наклонности буерака. Над Иорданью лежат старые бревна вдоль и поперек, которые остались от бывшей некогда тут часовни, которой никто из жителей не помнит, но известно, по преданиям, что там была часовня и вода в Кладезе хранилась чиста и так прозрачна, что опущенная в нее булавка или полушка в нарочитой глубине были видны. Но когда не стало часовни, источник оставлен в небрежении и теперь воду содержит черную, тинистую, которую пить не можно. Сказывают, что в старинные годы вода сия почиталась лекарственною в глазных болезнях и разных наружных сыпях и что из дальних мест многие люди, приезжая сюда лечиться, обмывали свои струпья. Есть ли бы ныне вычистить оный источник и обнести его срубом и кровлею, то от воды могло бы быть то же действие, но и без того исток толь знаменитой реки заслуживает быть уважен».

Я не зря привел целую страницу из книги известного путешественника. По-видимому, это первое вообще описание истока Волги. Описание, сделанное с большой достоверностью. Валдайская гряда, откуда начинается великая река, носила еще название «Ревеницкие горы», так как тут предполагался мощный хребет, откуда бы Волга могла брать свое начало. На картах Птолемея, сделанных во II веке до нашей эры, в этом месте обозначены так называемые Алаунские горы.

Географы предполагают, что на месте Селигера в доледниковый период проходило русло древней реки. Еще сейчас в ряде мест озера заметно течение. Есть и такая легенда. Ильмень, Селигер да Волга шли по дороге. Решили отдохнуть, но пока Ильмень спал, Селигер с Волгою задумали бежать от него. Проснувшийся Ильмень разгневался и крикнул вслед: «Пусть у тебя на спине вырастут сто горбов!» Селигер стал тогда озером со множеством островов, а Волга превратилась в речку и утекла прочь.

Упоминание Озерецковского о бывшей некогда часовне очень ценно, значит, и много веков назад так же священным и действенным было для русского народа это место. Как ни странно, гораздо позже, а именно в 1880 году, географ Рагозин пытался доказать, что истоком Волги является река Руна, которая также впадает в озеро Стерж, но длиннее первого ручейка на сорок километров. Только специальная экспедиция профессора Анучина на основании многих данных, в том числе анализа воды, подтвердила мнение народа о месте, где начинается Волга.

И как видим, задолго до спора тут находят бревна, о которых известно, «что там была часовня и вода в Кладезе хранилась чиста…». Можно примерно подсчитать и время, когда встала первая (первая нам известная, конечно) часовня над началом Волги. Озерецковский был тут в 1814 году. Надо снять лет шестьдесят – семьдесят на жизнь одного поколения, для которого часовня есть только предание, да столько же, если не больше, на жизнь самой часовни. Итого, выходит, 1660-е годы. Насколько мне удалось подсчитать, всего беседок над началом Волги было четыре.

Вторую построили только в 80-х годах прошлого века, и о ней упоминает историк Токмаков.

А вот статистика того времени о деревне Волго-Верховье. «…В семидесяти верстах от уездного города… в 7 верстах от школы, в 15 верстах от больницы или медицинского пункта. Крестьяне этой деревни бывшие государственные. По сборнику в деревне 27 дворов, в них 30 семей: у двадцати пяти надельная земля, безземельных семей пять, жителей мужского пола 82, женского 80, всего 162. Грамотных мужчин 13, женщин нет. Учащихся нет, детей же школьного возраста 21 человек. Нищих одна женщина».