И шарик вернется... - Мария Метлицкая

Белобрысая за рыбу расплачивается. Шура слышит, как торговка ей говорит:

– Совсем обнаглела, — и на Шуру кивает: — Ходит тут, целый день топчется. Деньжищ — полные карманы. На пару работают. Вон ее сынок придурочный, инвалид. В коляске у входа сидит. — Она подбородком кивнула на Петрушу. — Так что двойной доход у них. С виду ободранцы, а к вечеру она и рыбки купит, и помидорок бакинских, и творожку. А тут горбатишься от зари до зари! — Торговка вздохнула и с осуждением покачала головой.

– А ты позавидуй! — сказала та, что в болонье. — Позавидуй ее жизни. Ребенку ее здоровому позавидуй, промыслу ее легкому, деньгам шальным. А мы тебе сейчас все посочувствуем. Пожалеем тебя, бедную! — Она резко развернулась и пошла к выходу. Притихшие подружки подхватили сумки и поспешили за ней.

У выхода та, что в болонье, достала кошелек и положила в Петрушину торбу двадцать евро. Гуськом они вышли на улицу. Шура подошла к Петруше и достала из торбы деньги — от греха подальше, чтобы никто не позарился. И такое бывает. Глянула на улицу — троица укладывала пакеты в багажник. Машина большая, черная. Шура в марках не разбирается, знает только, что называется эта машина «джип».

Шура посмотрела на часы. Петруша проснулся и захныкал. Она подумала: «Ладно, завтра все к столу куплю. Завтра тоже хороший день. Предпраздничный. Торговля будет еще бойчее. И народу будет невпроворот. Так что завтра не отлежишься. Работать надо». Она надела на Петрушу варежки, завязала потуже шарф и с усилием вытолкнула коляску на улицу.

Погода — дрянь, ветер в лицо, под ногами мокрая каша. Ямы, колдобины. Поди провези по этой гадости коляску. Петруша капризничает, замерз, наверно, есть хочет. До дома минут сорок ползти, а то и больше — по такой-то погоде. Но Шура не обижается — ни на погоду, ни на жизнь. Жизнь у нее сейчас сытая, спокойная.

– Вот придем сейчас домой, сынок. Разденемся, отогреемся. Чаю свежего заварим. На ужин у нас картошечка с мяском, огурчики свежие. Тортик еще остался со вчера. Вкусный тортик, «медовик» называется. Сядем за стол, покушаем. Ты ведь любишь, Петруша, вкусненькое? А потом ляжем, сынок, в теплую постельку. Телевизор посмотрим. Яблочко погрызем или мандаринки. А завтра, Петруша, на работу. Уж извини. Завтра хороший день, хоть и тяжелый. А уж потом — красота! Новый год! Вкуснятины наберем: рыбки, икорки. Пирожных накупим — целую коробку. И — отдыхать. И у нас праздники будут. Передохнем, сынок. Дней пять передохнем. Все равно работы не будет. Все будут есть да спать и у телевизоров сидеть. А что, мы с тобой, сынок, хуже людей? Что нам, праздники не положены? — Шура рассмеялась, поправила на Петруше шапку и прибавила шагу. Скорее домой. Скорее! В теплую квартиру, уютную и любимую! Где никто им не мешает. Где они — только вдвоем. Где они так счастливы! И у них такая распрекрасная жизнь!

И никто, никто не сможет теперь нарушить ее. Хватит!

Накупили, конечно, столько, что поместилось с трудом. И это — в багажник огромного Лялькиного джипа. Верка орала, что они сумасшедшие. Как из голодного края! А денег сколько! Мама дорогая!

Лялька отвечала Верке, что та — жлобная немчура. А потом — сколько народу! Одних друзей Тимофея, Лялькиного мужа, набежит человек двадцать. Таня с семьей: Андрей, Кирюшка с невестой Таткой — чудная девка, между прочим. Все ее обожают. А Таня с ней — как курица с яйцом. Дочкой называет. Еще Женька с двойняшками, Танина мама, Лялькин отец — прилетел, родимый! Лялька уже и не надеялась.

– Так, что, Верунь, все сметут. Не боись! А потом — дача, воздух. Раньше второго не уберется никто, а то и на третье останутся.

Лялька лихо крутила руль. Верка все никак не могла успокоиться и ворчала. Таня надела очки и проверяла список — не забыли ли чего?

Разгружались час, не меньше, распихивали все по полкам и в холодильник. Потом переоделись в домашнее, разожгли камин, и Лялькин отец — истинный джентльмен — принес им кофе и коньячок. Уселись в кресла и наконец расслабились.

– Готовить ничего не будем, — объявила Лялька. — Только накроем на стол. Тимка заказал у грузинов хинкали и шашлыки.

– Сколько? — спросила Верка.

– Чего — «сколько»? — не поняла Лялька.

– Ну, хинкали там, шашлыков? Поди, хинкали штук двести, наверное, ну и мясца — килограммов десять. Не ошиблась? — ехидно спросила она.

Лялька кивнула головой.

– Остришь, значит? — И добавила: — И тебе хватит, милая, не переживай! Голодная не останешься. Злобный и мелочный фриц.

– Парижанка херова, — не осталась в долгу Верка. — Неудавшаяся, кстати!

Все засмеялись.

Потом, когда немного отдохнули, принялись обсуждать свой план. А план был грандиозный! Разработанный за два месяца. Тщательный и выверенный.

Итак: справляем Новый год. До пятого числа — в Москве. Отдых на даче — природа, камин и общение с близкими. Вечером пятого — отъезд, к Верке, в Дюссельдорф. Там опять же отдых и шопинг, кафешки, магазины, крепкий сон, путешествие по старинным замкам — Веркина разработка. В общем, десять дней счастья, счастья и счастья. Без детей и мужиков!

Таня сказала, что купила билеты — на второе в «Современник» и на четвертое в «Ленком». Культурная программа. Для Верки, разумеется.

– Ты еще в цирк и в Кремль забыла, — откликнулась Верка. — Тоже мне, нашла зарубежного гостя.

Сидели допоздна. Лялькин отец приготовил ужин — яичницу с жареной колбасой.

– Боже! Как вкусно! — застонала Таня. — Сто лет не ела!

– А главное — полезно, — вставила свои пять копеек язва Лялька.

– А вы говорите — фуа-гра! — рассмеялся отец и пошел к телевизору.

– Как у него? — спросила Верка.

Лялька пожала плечами:

– Держится. С Алкой ему, конечно, труба. Кровь пьет литрами. А куда деваться? Не разведешься — и годы не те, и привычка. В Америке ему непросто. В такие годы приходится работать. От моей помощи отказывается. Летом сюда приезжает. Обожает лес, ходит за грибами, оживает, приходит в себя. Если бы не эта дура — переехал бы обратно с удовольствием. Говорит, что жил бы круглый год на даче, топил камин и чистил снег. Говорит, что Америку ценит за функциональность, а сердце его навсегда в России. Такой вот парадокс. — Лялька задумчиво замолчала, потом продолжила: — Вот интересная история. Матери моей всегда везло с мужиками, а отцу — умнице и красавцу — никогда не везло с бабами.

– От них сейчас ничего не надо, — сказала Таня. — Только бы были здоровы.

Верка вздохнула и вышла с кухни. Таня и Лялька переглянулись.

Утром тридцать первого жизнь закипела с полудня. Раздвигали стол, накрывали его скатертью, ставили тарелки и бокалы. Вынесли на улицу спиртное и соки. Приехал Тимофей — с мясом и хинкали. Велел «девчонкам» отдыхать.

К девяти съехался народ. Стало очень шумно, очень громко и очень весело. Все вслух считали бой курантов и орали «ура!».