Свидетели Крысолова - Игорь Пронин

Они вернулись в холл. Какой-то человек, только что вошедший с улицы, шумно упал перед Ридоном на колени, священник на ходу коснулся его головы. Тут же охрана оттерла адепта в сторону, кто-то вызвал лифт.

— Останьтесь! — вяло взмахнул рукой Ридон, и в лифте они оказались втроём.

— Мы говорим о полковнике Отиле, верно? — не утерпел Шацкий во время подъёма.

— Он отказался от мирских интересов и принял касание Мидона. Впрочем, называйте брата Ардона как хотите, это не противоречит нашим порядкам.

Пятый этаж встретил их пустым коридором. Они прошли мимо нескольких дверей, затем Ридон постучал:

— Брат Ардон?

— Входите, входите! — Дверь распахнулась, едва не ударив по носу третьего слугу Мидона всеблагого. — Входите! Здравствуй, Живец. Не ожидал тебя увидеть...

Отиль трясся — в самом прямом смысле этого слова трясся с головы до ног, до самого кончика бороды. Растрёпанные волосы, безумные глаза.

— Кто это с тобой?

— Майор Шацкий, НБ. Он теперь тоже на прицеле у Милоша, так что мы в одной лодке... — с ходу сообщил Дмитрий.

— Я пойду, — с достоинством сказал Ридон, прикрывая за собой дверь. — У меня, кажется, дела.

— Милош! — вскинул руки Отиль. — Я думал, ему больше времени потребуется, но ты его привёл, Живец, мне братья уже всё рассказали... Я просто не ожидал, Живец, просто не ожидал такого поворота. Но садитесь, садитесь, здесь чисто, это комната для гостей...

Переглянувшись, гости уселись в кресла, Живец прихватил из вазы яблоко. Отиль заходил по комнате, бормоча что-то себе под нос, потом немного успокоился, даже присел на краешек дивана.

— Рассказывайте, — устало попросил Шацкий.

— Что? — вскинулся Отиль. — О чём?

— Почему Милош начал эту охоту, с чего вдруг?

Живец заметил, как майор проделал какие-то манипуляции с браслетом, и из деликатности стал грызть яблоко потише.

* * *

Костёр больше не горел, тильзитки не приносили топлива. Зачем, если старики мертвы? В подземелье воцарилась постоянная темнота, и это, пожалуй, было самым страшным. Наташе снилось, что у неё чешутся глаза и она готова была расцарапать их отросшими ногтями... Или не снилось? Закрывала ли она глаза, когда спала? Она уже не могла понять, спала ли хоть раз за эти несколько суток. Постоянное шуршание вокруг, передвижение тысяч — а может, миллионов? — тильзитов стало совершенно привычным. Иногда вдруг из тьмы приходили удары, но всё реже, потому что Наташа перестала сопротивляться, не старалась больше спрятаться. Мужчины, много мужчин, по одному и группами. Потом она ползла вслепую на плеск — воды всегда было вдоволь. А вот еду приходилось разыскивать на ощупь, и лучше не думать, что это была за еда.

Мясо! Вот что всё же заставляло Наташу просыпаться. Мясо пахнет кровью, мясо сытно. Один раз она ощутила во рту чужую кровь, её стошнило. Ела ли она мясо, проглотила что-нибудь? Ничего не разобрать в этой темноте, ничего, кроме клипсы. Она всё ещё оставалась на ухе — кусочек жизни, бесполезный, как тот зуб, что Наташа никак не могла выплюнуть. Однажды он выпал, и так же упадёт клипса. Тогда она станет тильзиткой, тогда она научится видеть, слышать. Скорее бы.

Наташа не могла вспомнить, сколько раз пыталась уползти. Кончались эти попытки одним: её избивали и тащили назад. Постепенно это стало скучным, надоело. Она подумывала утопиться, но тёмная подземная вода, хоть и перестала внушать отвращение, всё же пока пугала. Надо подождать. И было кое-что ещё, сны... Спала ли она всё-таки хоть раз или видела их наяву?

В этих снах не было света, не было голосов. Просто некое движение, чья-то злая спокойная воля, проснувшаяся в ней во время убийства стариков. Капитан Данилова никогда бы не решилась на такое, она умела лишь защищаться, в крайнем случае — мстить. Зелень и Сучок не те, о ком можно сожалеть... Но Наташа не просто убила их, она ещё и оставила росчерк, «сицилийский галстук». Для кого? Она не думала. Наверное, для Кривоноса. Но он не понял, не может ничего понять, он животное, заслуживающее только уничтожения. Нет, не так: он ничего не заслуживает. Одна особь не виновата. Уничтожен должен быть весь этот мерзкий вид, кто бы это ни были — животные, дикари, мутанты.

Наташа услышала звуки. Странные звуки, музыкальные. Они проносились в её голове, изгоняя отупение, оживляя боль. Она слушала, просто слушала, забыв дышать. А вокруг всё громче становилось шуршание, будто задвигались все тильзиты сразу. Кто-то наступил ей на руку, кто-то задел по лицу. Так продолжалось несколько мгновений, и вдруг всё смолкло.

— Ты спишь?

Наташа сжалась, будто от удара. Она не могла думать о том, что означают эти слова, слишком страшно.

— Я пришёл за тобой. У меня есть к тебе дело. Ты хочешь уйти?

Ответ дался Даниловой с третьего раза, она ловила собеседника в темноте руками, но никак не могла нащупать.

— Да!..

— Встань. — Он сам нашёл её пальцы. — Идём.

Наташа хотела сказать ему, что тильзиты видят их, что они сейчас нападут и будут бить её, а его убьют и съедят. Она хотела сказать, что есть короткий путь наверх, через коллектор, что они идут куда-то в другую сторону. Она хотела спросить, кто пришёл за ней, как он её нашёл, где остальные. Но — молчала, боясь даже сильнее ухватиться за холодную руку, за длинные сухие пальцы. Чудо может исчезнуть от звука голоса, растаять, обратиться сном, наваждением. А если разум покинул её, то пусть не вернётся никогда.

Они прошли через зал, сквозь шуршание, потом Наташа несколько раз споткнулась о мусор в тоннеле. Подул ветер, он принёс запах гнили. Очень болела щиколотка, с каждым шагом Данилова хромала всё заметнее, но готова была бы идти даже по стеклу, по кислоте, только бы прочь отсюда. Постепенно шуршание становилось всё тише, зато стали слышны новые звуки, их тоже следовало назвать шуршанием, но так шуршат листья на ветру...

Неожиданно Наташа стала замерзать. Одежды на ней не осталось никакой, между тем подул ветер, принося удивительные, невозможные под землёй запахи. Она задрала голову и вдруг увидела крошечный огонёк. Он исчез и тут же опять появился, потом их стало два, три...

— Где мы?!

— Не имеет значения. Ещё несколько шагов, это где-то здесь.

Повернули, и Наташа сильно ушибла ногу обо что-то, очень напоминавшее корень. По плечу задела ветка, прямо возле уха разразилось стрекотанием насекомое. Несколько шагов... Шорох. Или плеск волн? Море? Ночное море, накатывающее на песок. Это было лишь на мгновение, а потом пахнуло бензином и море превратилось в шоссе.

— Где мы?!

— Сейчас увидишь.

Тот, кто вёл её, свернул, и за углом — а это был именно угол! — она наконец увидела город. Многоэтажные дома пестрят редкой россыпью горящих окон, далеко впереди дорога, мелькают красные и жёлтые огоньки. Запахи, шумы... Они были на поверхности... Чего?