Красотки из Бель-Эйр - Кэтрин Стоун

– Без упоминания о вашем увлечении верховой ездой и несчастном случае трудно будет написать глубокую статью, – признался Роб.

– Понимаю. Но это не проблема, если меня не станут изображать мужественной героиней.

– Но от вас действительно потребовалось мужество, Эллисон.

– Нет, Роб. Я просто делала это, чтобы выжить.

– Так как?

– Думаю, пока я хочу побыть в тени.

– Что ж, понятно. И скорее всего не захотите известить меня, когда подойдет время?

– Наверное, нет.

– Я буду справляться каждые полгода, идет?

– Идет. – «Скажи ему, Эллисон. Скажи ему сейчас, осторожно, что ты знала Сару». – Роб, я хочу вам кое-что сказать…

В этот момент появился Роджер. И весь следующий час Роджер, Роб и Эллисон разговаривали, со священным трепетом любовались мощью метели и пили горячий шоколад. Потом Роб ушел.

«Когда-нибудь, другим метельным утром, я скажу Робу, как мне нравилась Сара и как мне жаль ее, – подумала Эллисон, когда Роб ушел. – Скажу ли?»

В то снежное утро в Аспене Эллисон решила, что никогда не скажет Робу, что была знакома с его сестрой. Робу, которого Эллисон ни за что на свете не хотела огорчить, Робу, который был ее другом, Робу, с которым ее связывали особые узы.

– Иди в постель, – тихо прошептала Элейн, пытаясь скрыть мольбу.

Роб стоял в спальне у окна и смотрел на метель. Он был всего лишь в другом конце комнаты, но как же далеко. А она хотела его, он так был нужен ей! День в постели – день безудержного секса и бесстрашной близости – вернет ей Роба.

– Уже девять, Элейн. Пора вставать.

– И что делать, Роб? Мы отрезаны от мира снегом. Давай же насладимся этим. Постель, завтрак в номер, долгий горячий душ и снова постель…

– Я пообещал Роджеру и Эллисон, что мы встретимся за коктейлями в семь, ужин в восемь.

– Вечера! Десять прекрасных, наполненных чувственностью часов. К этому времени мы будем умирать от голода. Роб?

Роб едва ли слышал Элейн. Он думал об Эмили, о том, что скажет ей четырнадцатого. «С Днем святого Валентина, Эмили. Да, кстати, вот несколько книг, которые тебе стоит прочесть, потому что ты ничего не знаешь ни о любви, ни о поздравлениях, только о насилии и предательстве. А вот фамилия врача, к которому тебе стоит сходить».

Пусть бы Эмили сейчас оказалась здесь, в этом изысканном номере, в тепле и безопасности, у огня, который защитит ее от холодной метели. Они с Эмили могли бы укрыться в этом тихом месте, а когда вышли на улицу, метель снаружи уже улеглась бы, как и метель внутри. И жизнь Эмили навсегда стала бы золотой и солнечной.

Фантазии, сказал себе Роб. Даже если благодаря какому-то чуду Эмили и согласилась бы остаться с ним здесь, слова были бы только словами, обещания – только обещаниями. За плечами Эмили – годы чувств, знаний и боли, которые красноречиво опровергли бы все, что Роб мог рассказать ей о любви. Роб знал, что Эмили не может выздороветь за один день. Это будет длительный, болезненный процесс, со многими отступлениями, мечта, создаваемая из жизни, полной кошмаров, хрупкая вера, которая требовала терпения и времени. Времени и легких, как пушинка, новых чудесных ощущений в противовес давящей тяжести прошлых ужасных воспоминаний. Ему хотелось, осознал он, показать Эмили, что такое любовь. Но рядом с ним была Элейн, а не Эмили.

– Я хочу пойти погулять, – сказал Роб, наконец ответив на умоляющий призыв Элейн присоединиться к ней в постели.

– Роб, но там же метель! Это очень опасно.

– Я вернусь.

Роб пробирался по свежим глубоким сугробам, обдуваемый ледяным ветром, ясно сознавая, что опознавательные знаки, указывающие безопасный путь, потеряны в белом тумане снега.

Вот на что похожа жизнь Эмили, печально думал Роб. Каждый день ее жизни – все равно что прогулка в метель без опознавательных знаков, в мглистом, неверном мире боли и опасности.

Роб сразу увидел милую хрупкость Эмили, но теперь он осознал ее необыкновенную стойкость. Какое нужно мужество, чтобы день за днем отправляться в этот мир – мир, полный опасностей! Какие нужны усилия, чтобы, всегда уставшей и знающей, что в пути сквозь бурю ее не ждет спасительное пристанище, все равно идти вперед в поисках мира и красоты.

«О Эмили! Позволь мне помочь тебе. Позволь мне показать тебе, что такое любовь».

– Не жди меня, Элейн, иди одна. Мне нужно позвонить. Пожалуйста, скажи Роджеру и Эллисон, что я сейчас подойду.

– Хорошо. – Элейн не стала его дразнить: «Это суббота, Роб, забудь о журнале!» – а просто нежно поцеловала в губы и вышла из номера.

Днем, когда Роб вернулся со своей продолжительной прогулки, все было…

Элейн не находила слов, чтобы описать нежность их любовной близости. Роб был так нежен, так внимателен, полон такой любви. Он никогда так не занимался с ней любовью. Как будто он…

«Не думай об этом», – предостерегла себя Элейн. Но было невозможно отогнать от себя эту ужасную мысль. Как будто Роб занимался любовью с кем-то другим.

Когда Элейн пошла к Роджеру и Эллисон, Роб набрал номер, который он запомнил перед отъездом из Лос-Анджелеса. Номер Эмили был в книжке на столе у Фрэн, кроме того, Э. Руссо значилась и в телефонной книге.

Роб просто хотел сказать ей «привет», может, что-нибудь еще, если Эмили окажется дома. Сегодня она должна была вернуться из Франции.

Набрав ее номер в первый раз, он выслушал пятнадцать звонков. Подождал десять минут, набрал снова и на этот раз выслушал тридцать звонков, прежде чем повесил трубку.

Может, и к лучшему. Он действовал импульсивно, и это могло смутить или обеспокоить ее.

«Лучше сосредоточься на том, что ты собираешься ей сказать при встрече, – твердил про себя Роб, направляясь к номеру Роджера. – Лучше как следует отрепетируй эти очень важные слова».

К Валентинову дню съемки «Любви» опережали самый смелый график, на который рассчитывали Стив и Питер. Стив почти каждый день проводил на съемочной площадке и наблюдал, не вмешиваясь и не переставая изумляться таланту Питера Дэлтона.

Питер был спокоен, серьезен, никогда не выходил из себя, не проявлял ни малейшего нетерпения. Съемочная группа была спокойной и серьезной, артисты были спокойны и серьезны, они все были серьезными, тонкими профессионалами и в согласии работали над созданием фильма десятилетия.

Даже Брюс Хантер не выбивался из общей картины. Он был известен своими романами с актрисами, с которыми снимался, и являл собой золотой стандарт голливудского эгоцентризма. У Брюса были причины вести себя подобным образом – его участие обеспечивало громадные кассовые сборы. Огромный успех Брюса покоился на его внешности греческого бога, потрясающей сексуальности и на том замечательном факте, что вдобавок ко всему он еще мог играть. Брюса Хантера утвердили на роль Сэма, главную мужскую роль в «Любви», потому что на экране они с Уинтер смотрелись просто поразительно.