Маски Пиковой дамы - Ольга Игоревна Елисеева

отцеубийстве, как, по мысли молодого Пушкина и заговорщиков, был виновен император Александр I. Свою мать — императрицу Марию Федоровну — он, конечно, не давил, но отодвинул от власти, когда она «пыталась разыгрывать из себя Екатерину II».

Упоминание об утопленниках — привет вышедшей чуть раньше повести Александра Бестужева (Марлинского) «Фрегат „Надежда“», где в финале герои тонут. Если принять во внимание, что и Бестужев в скрытой форме говорил о своих товарищах-декабристах, а также намекал на печальную судьбу, которая ожидала императорскую семью в случае победы мятежников, то «утопленные тела» ложатся в названную картину восстания на Сенатской. Кроме того, во время разгона мятежников часть солдат и зевак бросилась на лед реки, который проломился. Так что и реальные утопленники были.

Однако были и те, кого похоронили «ниже уровня прилива». Тоже в своем роде утопленные тела. О них напоминает стихотворение «Утопленник» 1828 года, которое выдает себя, как и «Пиковая дама», отдельными строками. «Суд наедет, отвечай-ка»; «И мертвец вниз поплыл снова / За могилой и крестом». Пушкина особенно печалило то, что пятерых повешенных погребли без обозначения могилы и без крестов «…при реке / Где разостлан мокрый невод, / Мертвый виден на песке». Описание ненастья напоминает одновременно и «Бесов» (последнее подчеркнуто обращением к детям: «бесенята»), и «Медного всадника» — «В ночь погода зашумела»; «Буря воет»; «Из-за туч луна катится». Испуг мужика похож на состояние Евгения: «Страшно мысли в нем мешались, / Трясся ночь он напролет».

Если догадка верна, то финал, в котором утопленник возвращается каждый год и стучится «под окном и у ворот», — страшное напоминание о случившемся и предупреждение о грядущем повторении: «Такой стихии мятежей нет и в Европе». Стихия — природа. Ее буйство аналогично человеческому: «Уж с утра погода злится, / Ночью буря настает».

«Мужик несчастный» — неужели император? Вполне возможно. Ведь он не позволил над могилами крестов. Не велел публично сообщить, где место захоронения, хотя некоторые родные, например супруга Рылеева, знали, где могила, от самого царя. Но к нему должны были приходить «стучаться» тени непомилованных людей. Противоречие? Вовсе нет. Пушкин, словно накусывал, тему с разных сторон. Вот государь благодетелен:

Его я просто полюбил…

………………………………………………………….

Но не жесток в нем дух державный:

Тому, кого карает явно,

Он втайне милости творит.

Это о сосланных. А о казненных:

Долго мертвый меж волнами

Плыл, качаясь, как живой…

И теперь приходит, недаром в стихотворении употреблено множественное число: «И до утра все стучались». Не один же мертвец стучался, а целых пятеро.

Вот такие утопленные тела и не хотела видеть графиня на страницах книг, присланных от князя Павла. Русские романы — рассказ о новейшей истории, то есть о переворотах и мятежах. Реакция графини на подобное содержание может отражать и авторское отношение: «Что за вздор! Отошли… и вели благодарить…» Кого благодарить за такую историю? Вся повесть отвечает на этот вопрос: «Тайную недоброжелательность» в разных ипостасях.

Глава двенадцатая. «Необузданное воображение»

«Теперь уже можно писать и царствование Николая, и об 14-м декабря»[357], — рассуждал Пушкин в 1826 году, играя на бильярде с Алексеем Николаевичем Вульфом. После прекращения ссылки и удачного разговора с императором, когда поэт «в оправдание» сплел «маленькую историю» и «остался еще в выигрыше», многое казалось возможным.

Однако вскоре обнаружились ограничения. Через два года, когда появился первый вариант эпиграфа к «Пиковой даме», поэт хорошо понимал, что запросто, прямым текстом, ни о нынешнем царствовании, ни тем более о 14 декабря написать не удастся. Но тьма иносказаний возникнет вовсе не поэтому, а потому, что мысли о происходящем с ним самим и вокруг него вились в голове, как бесы «средь неведомых равнин», и поминутно всплывали то в одном, то в другом повествовании.

Разные по направленности тексты содержали сцепки между собой. Например, мы вспомнили «Бесов». Они кружатся, «словно листья в ноябре». Наводнение в «Медном всаднике» тоже произошло в ноябре. «Сердитая стихия» природы уподоблена человеческому буйству, мятежу. С одной стороны — это Божья казнь, с другой… «Еще кипели злобно волны, / Как бы под ними тлел огонь». Огонь тлеет не на морском дне, а в преисподней, откуда вылетают бесы. «Как сновидений ложных рой» в «Прозерпине».

Там, если взглянуть на «адские картинки» Пушкина, тоскует по земной красавице влюбленный бес. Варфоломей? И там же висит за шею над огнем фигура в остром колпаке мага — Сен-Жермен? Кстати, именно такой колпак наденет на своего таинственного графа Александр Николаевич Бенуа в иллюстрациях к «Пиковой даме» — старый чудак будет показан на фоне колб и реторт с уродцами и в обрамлении пламени. Во фразе Пушкина: «И я бы мог висеть, как шу…» — слово «шут» недописано. В просторечии словом «шут» часто заменяли слово «чорт», например: «Шут его знает» или «Висеть, как шут», потому что шутов, скоморохов, в Древней Руси вешали, воспринимая их как посланцев дьявола. Таким образом, повешенный — маг — шут — бес — представляют собой единую смысловую линию.

Продолжим цепь. «Сколько их! куда их гонят?» О бесах, или об отправленных в Сибирь «друзьях, братьях, товарищах»? «Домового ли хоронят, / Ведьму ль замуж выдают?» Во сне Татьяны «За дверью крик и звон стакана, / Как на больших похоронах». Сразу всплывут в памяти святочные истории про невесту-призрака. Похоронное платье Елизаветы Алексеевны — белое, как венчальное — «невестины венки» из «Гамлета», подарившего образ гробовщика — провожатого в мир иной. Прекрасная Прозерпина — царица Тартара — «взором юношу зовет». Уподобление Старухи в гробу суженой-покойнице. То есть самой Смерти, чья любовь уводит «юношей» на тот свет.

Повешенный. Предположительно, Александр I на виселице. А. С. Пушкин. 1826 г.

Император Александр I на фоне Камероновой галереи. Дж. Доу. Между 1819 и 1822 гг.

Новая грань — отождествление чувства к прекрасной женщине, пусть и самой Смерти, с чувством к родине, которая воспринимается как Тартар. С призыванием Отчизны. «В крови горит огонь желанья» 1825 года и «К Чаадаеву» 1818-го:

Но в нас горит еще желанье.

…………………………………………………….

Мы ждем с томленьем упованья

Минуты вольности святой,

Как ждет любовник молодой

Минуты верного свиданья

Оба стихотворения написаны, когда первая любовь еще была жива. А вот «Зима. Что делать нам в деревне?» 1829 года — лишь воспоминание о ней: «Но бури севера не вредны русской розе». Роза — заветный знак, она роняет лепестки в Элизии. На французскую