Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Беременна, да… – пробормотала повитуха.

Она закрыла глаза, бессильная перед этим новым ударом судьбы. Как и Луиджи, она вполне осознавала, какими будут последствия ареста и последующего за ним судебного процесса. «Мадемуазель Жерсанда будет в ужасе, когда узнает, что я сделала! И мой набожный отец! Все прежние пациентки станут меня презирать. Меня возненавидит весь город!»

Катастрофа! Это слово теперь пульсировало в смятенном сознании молодой женщины. В несколько минут канва ее жизни разорвалась, и ей, Анжелине, уже никогда не будет так хорошо, как было в этот чудный майский день…

– Энджи, прости меня! – прошептала Розетта, сжимая ей руку. – Господи, если бы только я умерла в тот день, когда прыгнула с обрыва! Ты была богата, счастлива и замужем за мужчиной, которого любила! А я все испортила!

Констатация этого печального факта болью отозвалась в сердце Анжелины, которая все еще переживала ощущение глобальной катастрофы, на них обрушившейся.

– Не надо, Розетта. Я сама это знаю. Стенания нам не помогут. Остается надеяться на милость судьи. Прошлой осенью в газете писали, что в некоторых случаях приговор предусматривал только общественное порицание и штраф. Ну и, разумеется, запрет на акушерскую практику.

Комок встал у нее в горле. Она посмотрела на стены фургона. В одной, под самой крышей, было крошечное зарешеченное окошко.

– Господи, я ведь раскаялась, пообещала искупить свою вину преданным служением роженицам и их малышам! Увы, все это бесполезно…

– А что будет с твоим сыном? – пробормотала Розетта.

– Мне нельзя об этом думать, иначе у меня опустятся руки. Анри поживет у Жерсанды, он привык. Луиджи и Октавия за ним присмотрят, ну и мадемуазель, конечно, тоже.

Она набрала в грудь побольше воздуха, силясь успокоиться. Истерика и слезы не помогут…

– Будем вести себя достойно, моя Розетта, – предложила она. – У меня были серьезные причины сделать то, что я сделала. И мне, моя крошка, придется предать их гласности.

– Ты расскажешь? Расскажешь про моего отца? И люди узнают, что этот мерзавец взял меня силой?

– Это – наш единственный шанс вызвать у судьи сочувствие.

Вся дрожа, девушка замотала головой. Щеки ее покраснели от стыда.

– И родители Виктора тоже все узнают! А Виктор? Все кончено, он никогда на мне не женится!

– Если любит, он все поймет, – сказала Анжелина, но в ее голосе не было уверенности.

Фургон остановился. Зафыркали и заржали лошади. Наперерез полицейскому кортежу промчался дилижанс, направлявшийся в Фуа, где располагалась префектура департамента.

– Куда нас везут? – спросила Розетта. – Энджи, скажи, нас разлучат с тобой? Без тебя я точно сойду с ума! Не позволяй им нас разлучить! Я хочу быть с тобой!

Ее зубы стучали от страха. Но чем больше нервничала Розетта, тем спокойнее становилась ее старшая подруга. Нежно обняв девушку за плечи, Анжелина шепнула ей на ушко:

– Я сделаю все, что смогу, чтобы мы были вместе, сестренка! Но если, на беду, нас разлучат, ты должна быть сильной. Молись почаще, не пытайся сопротивляться и никого не оскорбляй. Держи себя в руках и, самое главное, не отчаивайся!

Анжелина еще крепче прижала к себе это несчастное дитя, впервые постучавшее в ее дверь три года назад, на Рождество. Через некоторое время фургон снова остановился, и женщины услышали шум полноводной после таяния снегов реки.

Суровые жандармы помогли арестанткам выбраться из повозки. Их привезли к замку, некогда принадлежавшему виконтам де Шамбор, – массивному зданию строгих очертаний с большой дверью из лакированного дуба. Ныне здесь располагался городской суд. Вместилище справедливости, тишины и угрозы, он, казалось, собирался поглотить двух несчастных женщин. Фургон стоял у парадного входа. В двух шагах от здания суда брала начало оживленная торговая улочка, поэтому коммерсанты и их клиенты обычно видели все подъезжающие экипажи и повозки. Разумеется, прибытие полицейского фургона привлекло всеобщее внимание.

«Господи, что с нами теперь будет?» – спросила себя Анжелина.

В доме Жерсанды на улице Нобль, в то же самое время

Луиджи передал мальчика Октавии и попросил покормить ребенка в кухне и не подпускать даже близко к гостиной.

– Нам с матерью нужно серьезно поговорить, – пояснил он.

Ан-Дао и Жерсанда беседовали в гостиной. Возле их кресел стояла колыбель малышки Дьем-Ле. Луиджи попросил юную аннамитку побыть немного в своей комнате. Вид у него был трагический, поэтому Жерсанда испугалась.

– Что случилось, Луиджи? Несчастье? Большое несчастье? – спросила она тихо.

Она представила худшее: неожиданно скончалась Розетта или Анжелина. Или Огюстен Лубе?

– Катастрофа, способная разрушить благополучие нашей семьи и наши планы. Мама, умоляю, прежде чем я начну рассказывать, обещай, что проявишь понимание, не станешь гневаться и отчаиваться! У тебя слабое сердце, ты часто мне об этом напоминаешь. Поэтому прошу, постарайся сдерживать эмоции!

Бледный и взволнованный, Луиджи сел в кресло, обитое красным бархатом, в котором только что сидела Ан-Дао. Он заламывал пальцы, его лицо было напряжено, взгляд блуждал по комнате.

– Ты пугаешь меня до смерти, мой сын! – посетовала Жерсанда. – Что такого страшного могло случиться? И где Энджи? Я слышала голос Анри. Ты привел его сюда, значит, хотя бы с мальчиком ничего не стряслось!

– Мама, известие, с которым я к тебе пришел, очень неприятное. И в случившемся есть доля моей вины. Но разве я мог подумать, что однажды это падет нам на голову?

Он нервно вскочил на ноги, налил себе коньяку и залпом опустошил стакан.

– Хочешь, чтобы я умерла от волнения? – воскликнула мать. – Говори! Скорее! Мне уже дурно!

– Эта неприятная история случилась в прошлом году, в начале лета, – начал свой рассказ Луиджи, опускаясь в кресло.

Приглушенным голосом, не глядя матери в глаза, он облек в простые слова жуткую историю о насилии и страданиях, которые претерпела Розетта по вине своего пьяницы-отца в Сен-Годане в тот день, когда женщины втроем отправились посмотреть дом, владельцы которого, буржуа, собрались переезжать. По мере того как развертывался сюжет, Жерсанда вспомнила некоторые подробности, странное поведение Розетты, ее внезапную отлучку. Она задрожала от возмущения и ужаса, узнав, что девушка хотела убить себя и с этой целью бросилась с развалин крепостной стены.

– Она искала смерти, матушка, чтобы не рожать на свет божий плод этого ужасного злодеяния. Энджи отказывалась ее от него избавить, и тогда я убедил ее сделать это. Если бы понадобилось, я бы и сейчас поступил точно так же!

Оставалось рассказать о визите жандармов и о том, что произошло во дворе дома семейства Лубе полчаса назад.