Дети дорог - Елена Самойлова

– Гениально! – Дудочник картинно зааплодировал. – Ты прости, что стоя не хлопаю, очень уж нога болит. Правильно мыслишь, суровые времена требуют суровых решений, но ты упустила два момента. Первое – ты знаешь, что тебя ждет через пять минут? А завтра? А через неделю? Нет? Совершенно точный и правильный ответ, я тоже этого не знаю. А вот лирха знает. И про тебя, и про меня, и про кого угодно, если ей того захочется. Более того – в ее силах не только заглянуть в твое будущее, но и подтолкнуть по той тропке, которая приведет тебя на кладбище самым коротким путем. Ты в самом деле туда так торопишься?

Змеелов ненадолго прервался, переводя дыхание и давая напарнице осмыслить сказанное. Потянулся к столику, заблаговременно пододвинутому почти вплотную к креслу, осторожно взял кружку, в которой остывало вино с медом и специями, и сделал долгий глоток. В желудке сразу потеплело, озноб унялся, и даже колено под согревающей повязкой стало болеть меньше. Наставлять и учить жизни Катрину дудочнику уже порядком надоело, хотелось завернуться в теплое одеяло и уснуть, можно прямо в этом кресле, не двигаясь с места. Но раз уж начал поучать, то надо хотя бы довести это благородное, пусть и неблагодарное, дело до конца.

– Если лирха почует в тебе угрозу, если поймет, что ты в самом деле собираешься причинить ей зло, твои дни, а то и часы жизни сочтены. От кирпича, упавшего с крыши прямиком на голову, тебя не спасет ни револьвер, ни орденский знак, ни хорошенькое личико и длинные ножки. И, что самое главное, никто за твою смерть в ответе не будет. Что поделать – судьба, несчастный случай! Поэтому – умей выжидать. Наши коллеги уже мертвы, так что спешить нам некуда, разве что на собственные похороны.

Викториан сделал еще один глоток, после чего вернул полупустую кружку обратно на столик. Вот только захмелеть на голодный желудок ему как раз и не хватало. Хуже нетрезвого дудочника разве что «исполнитель желаний», призрак, который весьма специфическим образом исполняет заветные мечты людей в обмен на «то, чего в своем доме не знаешь». И в том, и в другом случае попросив о чем-то, в ответ можешь получить совсем не то, чего ожидал.

– Между прочим, ты говорил о двух упущенных моментах. – Ганслингер встала и положила прохладные ладони на закаменевшие, напряженные плечи музыканта, начиная осторожно, умело их разминать. – Какой второй?

– Второй – это тот, который всюду таскается за лирхой. Каждый раз, когда я встречаю в городе Ясмию, он находится поблизости. Старается не упускать ее из виду, но при этом скрывается в толпе. Впрочем, у него это не слишком хорошо получается – большой рост выдает. Сомневаюсь, что рыжий мужик, на полголовы, а то и на голову возвышающийся над людским потоком, появляющийся в том же месте, что и лирха, – это случайность.

– А может быть, она ему насолила чем-то, вот он ее и выслеживает? – предположила Катрина. Ее голос стал тише, мягче, в нем появились игривые нотки. Ладони как бы невзначай соскользнули по плечам змеелова к расстегнутому вороту, оглаживая разгоряченную близостью к огню в камине кожу. – Вдруг он за ней охотится?

– Детка, читай почаще умные книжки, – усмехнулся дудочник. – Лирхи всегда чуют угрозу, даже совсем юные. Думаешь, почему она не испугалась, когда ты на нее револьвер наставила? Почему она вообще вмешалась в дело ганслингера? Да потому, что заранее чуяла, что с ее головы даже волосок не упадет. И кстати, твои руки холоднее, чем у шасс, так что убери их с моей шеи, сделай милость.

Сравнения, более оскорбительного для Катрины, придумать было трудно. Девушка отшатнулась, выдернув руки из-под Виковой рубашки так стремительно, будто бы обожглась, подхватила полупустую кружку с низкого столика и с размаху шваркнула ее о каминную решетку. Да так удачно, что осколки разлетелись по всему полу, а вино с шипением загасило одно из разгоравшихся полешек, наполнив комнату непередаваемой смесью дыма и слащавого сивушного запаха.

– Скотина ты бесчувственная, а не мужчина! – Ганслингер потянулась к трости, прислоненной к подлокотнику кресла, намереваясь не то переломить ее о голову несостоявшегося любовника, не то попытаться повторить подвиг с кружкой и закинуть в камин, но дудочник успел раньше. Не вставая с места, ухватил девушку за тонкое запястье и вполсилы сжал пальцы, за долгие годы привыкшие и к игре на дудочке, и к шлифовке подходящих для инструмента Кукольника драгоценных камней, и к скрытому внутри тяжелой трости острому клинку.

– Скотина, – согласился Викториан, сжимая ладонь чуточку сильнее и тем самым заставляя девушку подавиться очередным ругательством. – Но не бесчувственная. Просто область моих удовольствий несколько отстоит от твоей. Мне совершенно не нравится щупать женщину, которой для возбуждения в постели нужно погружаться в воспоминания о таких вещах, которые далеко не каждый палач себе представить сможет.

Ганслингер угрюмо молчала. Впервые за весь вечер не пожелала оставить за собой последнее слово. Она так и ушла – молча, прихватив пояс с револьвером и теплый камзол, и аккуратно, на редкость тщательно прикрыв за собой дверь.

Не к добру.

Викториан устало откинул голову на мягкую, чуть-чуть пахнувшую лавандой обивку старомодного кресла. Интересно, эту девицу, его бывшую ученицу, ему навязали для укрепления характера или же в наказание за упущенную прошлой осенью шассу? Или в Ордене все-таки пронюхали, зачем один из наиболее перспективных первых голосов разъезжает по всей Славении вместо того, чтобы с комфортом работать в крупном и богатом городе на необременительной должности, и потому подсунули в связку истеричную и склонную к неоправданной жестокости женщину? Каким-то образом узнали, что у него есть цель – покинуть Орден и отправиться на поиски Кукольников. Существ, не то изгнанных, не то ушедших по доброй воле подальше от людей. Найти тех, кто подарил людям знания о волшебных дудочках, подчиняющих чрезмерно расплодившуюся нечисть, и спросить, как же создавались инструменты самих Кукольников, способные изменить мир к лучшему.

Потому что мир нуждался в переменах. Нуждался в чистке от гнили, проросшей в людских душах.

До сих пор дудочки змееловов кое-как удерживали страну на грани окончательного падения в бездну хаоса, но этого явно недостаточно. Рано или поздно те, кто должен охранять людей от нечисти, станут заключать с недавними противниками договоры для собственной выгоды, если уже не заключают, и тогда человечеству придется признать свое полное и окончательное поражение. Хотя черт бы с этим миром, в самом-то деле, в одиночку его не излечишь и не вычистишь. Это бремя героев, а уж кем-кем, но героем разноглазый дудочник себя никогда не считал. Трусом, боявшимся собственных запретных мыслей, – да. Эгоистом, готовым сбежать хоть за море от навязанной участи цепного пса змееловов, охотившегося в месте, указанном в путевой грамоте с черной печатью, – да. Но не героем. Спасти всех ни у кого не получится. Но раз уж мир все равно катится в пропасть, единственное, что еще можно успеть сделать, – это соскочить на полдороге, прихватив с собой тех, кто действительно дорог.

Воздействовать магией волшебных инструментов на людей – табу, через которое Викториан уже однажды переступил. Осталось обойти еще один запрет – уйти из Ордена раньше положенного срока и с целыми, не перебитыми профессиональным палачом пальцами, а для этого нужно стать неуязвимым для револьверов ганслингеров.